Евфросиния Керсновская – Лидии Ройтер
Ессентуки – Москва,
15 декабря 1968 года
Дорогая Лидия Эразмовна!
Самое «милое дело» – писать поздравительные письма. Особенно, если поздравляешь с Новым Годом… против которого никто и ничего не имеет. Еще хорошо писать… о погоде. Против нынешней погоды можно иметь много возражений, но против самих возражений… опять-таки никто возражать не станет!
Впрочем, приниматься за Новый Год – еще рано; ругать погоду – уже поздно, так как она уже успела подгадить изрядно. А поэтому останавливаюсь на третьей теме – о здоровье. Сама по себе тема неисчерпаемая и уступает разве что (по нейтральности и многогранности) теме о детях и о квартире. Детей у меня нет; квартиры… скоро не будет, так что возвращаюсь к теме «здоровье». Но говорить буду не о своем здоровье. Просто – мне нужно сунуть нос не в свое дело и, может быть, навлечь на себя гнев двух загадочных для меня (в смысле неожиданно вспыхивающего гнева) женщин: Мусеньки и ее мамаши.
Дело вот в чем: у Марии Алексеевны на животе – бородавка, которая кровит – очевидно, карцинома. Она лежала в больнице, где прошла обследование, и ее подготовили к операции, после чего послали домой для «устройства дел» и для того чтобы отдохнуть перед операцией. А тут подошло от Муси сообщение (кажется – по телефону), что Муся больна, ложится в больницу и зовет к себе мать.
Нетрудно догадаться, что Марья Алексеевна в тот же день полетела стремглав в Норильск.
Но время не ждет: истекает срок действия облучения, и надо возвращаться, чтобы подвергнуться операции. После операции ее собираются месяца два подержать в больнице.
Тут и получается довольно сложный вопрос, почти такой же неразрешимый, как «Парижские переговоры»: там, в Париже, никак не могут решить, как и за какой формы стол им садиться (и не догадаются залезть под стол!), а здесь – тоже трудно решить – как, кого и куда положить?
А тут еще Екатерина Алексеевна (сестра Марии Алексеевны) просит, чтобы ни Муся, ни ея мамаша не знали, что мне известно о болезни их обеих!
Тут получилась такая сложная ситуация, что невольно позавидуешь У-Тану: он может настропалить Гунар Яринга, и не спеша дожидаться, пока тот решетом натаскает воды в бездонную бочку. А тут – никак ждать нельзя! Рак кожи – пустяк… если его оперировать вовремя. К тому же под кожей, вернее – под брюшной стенкой, мезентеральные железы, а это – опасно; с другой стороны, Мусенькино здоровье – деликатный вопрос… Поможет ей или не поможет мать – это угадать трудновато, но что мать себе не простит, если не сделает для дочери все что может (даже если это «все» равно нулю).
Одним словом, я изложила все, что мне известно из письма Екатерины Алексеевны. Теперь вы пораскиньте мозгами и, может быть, Вас осенит какая-нибудь гениальная мысль? Да поможет Вам Аллах!
А теперь вкратце о себе. Дела мои, в достаточной мере, «Dreck». Самое «дрекистое» – это глаза; все остальное – также. Дважды вырывалась в горы… и оба раза – без особого успеха. Все остальное время возилась с цветами. Тут успех был, но еще больше – огорчения. Теперь сижу дома и… вою на луну (впрочем – мысленно). Поговорить – не с кем… и отнюдь не потому что «не о чем»… Благодарю родителей. Не за то, что такое чадо родили, а за то, что разным языкам его обучили: если говорить не с кем, то не скажу, чтобы слушать было некого.
Вот так время и бежит. Через недельку-другую – глядишь, и этому високосному году можно будет «под зад – коленкой!» Вот будет ли следующий лучше?
На этом кончаю. Желаю Вам всего доброго. Привет Леониду Андреевичу.
Е. Керсновская.
Вспомнила еще: «не в службу, а в дружбу» – загляните-ка, не найдется ли в Вашей аптеке польского препарата «Лазикс»? Он позарез нужен Вере Ивановне Грязневой. Она просила меня его найти. Увы! Я мечусь, как кошка на пожаре, но нигде не могу найти…
На всякий случай, адрес Веры Ивановны: Ленинград 178, Васильевский Остров, 11 линия, дом №42, квартира 3. В.И. Поповой-Грязневой.
