Вспоминает Герман Иванович Шмелев:
В 1955 году прозвучал призыв от партии и правительства: «Нужно ехать – осваивать Север».
Мы не могли отыскать Норильск на карте. В действительности он был, там работали заключенные, но когда мы узнали – куда предстоит ехать, то спрашивали вербовщиков:
-А где это?
-На севере Красноярского края, - отвечали нам.
Договор я заключил, что буду работать кузнецом. Но когда мы приехали – двенадцать человек, нас с самого начала пуганули: «Здесь же одни зэки, одни каторжане, тут на каждом углу режут-убивают. Зачем вас сюда принесло?».
Да куда ж теперь денешься. С аэропорта нас привезли на железнодорожный вокзал, там были «покупатели». И вот - все мои ребята пошли на шахту, хоть шахты мы до того в глаза не видели, а мне – не оставаться же одному? Решил, что тоже стану шахтером. Но когда начальство узнало, что я кузнец – обрадовалось:
-Нам кузнецы - по горло нужны. Будешь у нас на вес золота!
Весь Норильск тогда был сплошной зоной. Дали мне пропуск, пришел я к механику. Он спрашивает:
-Ты буровые коронки делать умеешь?
Показал мне эту деталь.
-Конечно, сделаю, - говорю.
Вышел я в цех. Вокруг одни каторжане. Мы с товарищами смотрели на них с опаской – думали, они все звери. Когда я начал работать, один подошел:
-Ты что, падла, пинцеты сюда приехал делать?
-Почему, - говорю, - пинцеты? Инструмент вам…
И вот там я узнал Евфросинию Антоновну Керсновскую. Она пришла ко мне и сказала:
-Ты вот коронки делаешь, так угол немножко измени, чтобы удобнее было бурить.
И потом коронки моего производства славились на всей шахте.
Когда Керсновская приходила, мы общались, разговаривали о производстве. Она мне подсказывала: ты вот это сделай так, а это так. И еще – коронки брала. Их затачивали в цеху, бурильщики приходили, свои коронки забирали, и шли в шахту.
Женщина она была такая… Спуска никому не давала. Ни администрации, ни нашим ребятам. Она физически здоровая женщина была. Но запомнилась - как прекрасный человек. И память о ней у наших шахтеров, у нашей шахты…осталась у всех очень хорошая (плачет).
Образ жизни она вела обособленный. С ней особого контакта никто не имел. Жила она отдельно в бараке, в комнате. Да еще кгэбэшники… Было один раз – приехали кгбэшники на шахту и говорили нам, что она такая-то, разэтакая…
Она иногда что-нибудь начнет говорить, так кгбэшники старались ее отодвинуть. И Керсновская, зная, что за ней присматривают, особо не распространялась – о себе не рассказывала. Слухи ходили, что она «баронесса»…
А как она работала! Там была норма в шахте большая – сколько тонн угля на человека надо добыть. И все ведь вручную, машин не было. Это, кажется, Керсновской было выражение – норму она называла «лошадиная доза». В таких условия столько дать угля – это было очень тяжело!
Потом уже пошло – приехали ребята с Кузбасса, начали внедрять технику, появились Герои социалистического труда…
А Керсновская добровольно учила ребят в шахте - как правильно бурить. Ребята говорили – так как она бурила, не дай Бог за ней было гоняться! Сколько она делала – не каждый молодой парень мог столько пробурить. Очень крепкая женщина была. И старше нас намного.
Потом над ней был товарищеский суд. Опять говорили, что она такая-сякая. Но никто же всерьез не верил, что она враг народа! Она же и взрывником работала. Как же ей могли доверить взрывное дело – у нее ведь и взрывчатка, и машинка – всё было.
В последний год она уже работала не в шахте, а на поверхности. И мы не встречались.
Записала Свичкарь Татьяна
Жигулевск (Самарская область), 2010 г.
