Евфросиния Керсновская – Лидии Ройтер
23 января 1979 года

Дорогая Лидия Эразмовна!
У меня выработалась привычка (может быть – плохая привычка) отвечать на письмо. Любое письмо. А на письмо человека, которого я уважаю – в особенности. Может быть, таким путем я инстинктивно борюсь с надвигающимся вплотную полным одиночеством? Пока есть «контакт с природой» – одиночество хоть и не радость, но и не горе. Теперь мне нелегко, так как костыли, а еще больше, чем костыли – сердечная недостаточность – лишают меня в значительной мере возможности искать – не только утешения, но и наслаждения – в близости природы: несколько синиц, пара дроздов, десятка два воробьев, посещающих мою «столовую» зимой; несколько деревьев, некоторое количество кустарников, немного земли, которую можно ворошить, и цветы, которые можно садить… Достаточно ли этого? Тем боле, что пташки – пуганые людьми, и люди же уничтожают и посадки. Что остается? Читать, рисовать, писать? К сожалению, зрение подводит. Не катаракта. Она, разумеется, прогрессирует, но не настолько быстро, чтобы привести к слепоте: ведь мне – семьдесят второй год, и, надеюсь, умру я раньше… Иное дело – отслоение сетчатки. Я помню, в последний раз, когда у меня была Мусенька, с каким отчаянием она описывала те симптомы, что были у нея… и что теперь – у меня. Правда, у нея был диабет, а диабет ускоряет и отягчает каждый процесс дегенерации.
Одним словом, это все вместе взятое объясняет то, что я вовремя не заметила того, что я – «persona non grata», пока мне на это не указали. Спасибо, что вовремя.
В остальном же все «идет чередом», и, в общем – не так уж и плохо. Только отчего-то приходит на ум изречение (Добролюбова? Чернышевского?): «поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». Гражданином… А что такое – «гражданин»? Мне кажется, что, в данном случае, это «человек, обладающий гражданским мужеством». Остается только разобраться в том, что такое «человек»? «…для того, чтобы наслаждаться счастьем червяка, пригретого солнцем, не стоит родиться человеком: гораздо удобней и родиться червяком». Это сказал человек, который сам превратился в червяка, когда над ним навис каблук наследников Кискина. И этим доказал, что не единым хлебом бывает сыт человек, но… и страхом. Но в Библии Соломон говорит: «страх лишает человека помощи со стороны разума», а Аллен Бомбар указывает, что «не лишения, а страх убивают потерпевших кораблекрушение…» К цитатам столь уважаемых авторитетов мне прибавить нечего.
Всего Вам доброго!

Фрося.


Евфросиния Керсновская – Лидии Ройтер
22 февраля 1979 года

Дорогая Лидия Эразмовна!
Еще месяц пролетел… а может быть – и больше? Едва успеешь заметить народившийся месяц… как вот уже полная луна заглядывает в окошко, и… снова ея нет.
Вам такое «определение времени» чуждо: горожане неба не видят и никакая луна не справится с фонарями – этими «светилами» горожан…
Но время бежит. И бежит очень быстро. И моя «Шагреневая Кожа» так быстро тает, что иногда хочется ее еще поторопить.
Я не скажу, что мне скучно. Прежде всего, потому что «скучно» тому, у кого много времени… а интересных дел нет, а у меня, хоть и ничего приятного нет, но… нет и времени, которое так мчится, что не успеваешь за ним уследить. (Кроме того, я с детства верила, что скучают лишь дураки) Итак, я не скажу, что «мне скучно» (на скуку – нет времени); не скажу и того, что «мне грустно», но, пожалуй, ближе всего к истине было бы сказать… «мне пусто». (Не это ли смысл проклятия: «чтоб тебе пусто было»?)
Жду с нетерпением весны, хотя знаю, что принесет она лишь огорчения и разочарование, а, может быть, и более крупные неприятности, но все же – земля, и из земли рождается жизнь. А теперь, когда я уже стою на краю могилы, жизнь кажется особенно привлекательной. Может быть, «привлекательная» – не то слово? Но ведь жизнь могла бы быть не только «привлекательной», но и по-настоящему прекрасной. А так… с большим трудом на «сносную» тянет!
Не скрою: история (я не скажу – «разрыв») с Мовсесянами меня огорчила. Если и не «выбила из седла», то до известной степени заставила немного пошатнуться. Хотя с Шопенгауэром не согласна, но одиночество меня никогда не угнетало… пока я могла двигаться. Однако мне свойственно желанье делиться тем, что у меня есть. Мне хочется делиться. И – не только избытком, но и тем, что мне самой нужно; мне нравится помогать. И не только когда «делать нечего»! Но делиться не только чем-то материальным, а и своими знаниями, опытом, наблюдениями, взглядами. И взамен хочется выслушать чужое мнение. Сравнить чужой опыт со своим. Собственно говоря, все познается сравнением, а выясняется – в спорах (разумеется, с умными людьми: спорить с дураками? Упаси Бог! Это – самое, что есть «нелепого» на свете.) Но что прошло, то прошло; «опавшие цветы на куст не возвращаются…». Еще одна «отдушина» закрылась; еще более душно стало. Чтобы не задохнуться, окончательно не задохнуться, есть одна лишь «кислородная подушка» – книги. Но – ох, как нелегко дышать из этой подушки! Как я уже говорила, в поисках «жемчужного зерна» приходится разгрести такую кучу дерьма, что не то, что с «подушкой», но даже с кислородным аппаратом впору задохнуться! Однако, одно такое «зерно» я раскопала. И даже читала всю ночь напролет. И уснула в восемь часов утра! Очень рекомендую прочесть и Вам! Это – «Чрезвычайное» Тендрякова. В книге четыре отдельных рассказа. Первые два рассказа – «лубочные картинки», нарисованные ядовито-яркими красками, с нарочито-черными тенями. Первый: «Не ко двору». Заезженная тема в чем-то перекликается с нашумевшим «Все – о нем». Идейность и Обывательщина, и т.п. Второй: «Чудотворная» – «о вреде религии», написанный по всем общепринятым канонам. Третий – сортом повыше. Тоже антирелигиозная пропаганда, но… В угарную атмосферу врываются струйки свежего воздуха. Например, директор школы – даже весьма привлекательная фигура, а «голосование», устроенное им с целью заставить учеников думать, в выборе между «физикой» и «лирикой», мне даже очень понравилось. И, хотя в конце кое-что начатое «во здравие» заканчивается «за упокой», но и на том спасибо, что не все окутано зловоньем. А вот четвертый рассказ – «Апостольская командировка», хотя и сводится к той же антирелигиозной клоаке, но до того автор подымается до совсем неожиданных высот! Встречаются такие здравые умозаключения и глубокие выводы, что диву даешься. И такой калейдоскоп разных типов, что невольно удивляешься. Если самый «положительный тип» – председатель колхоза, Густарин, слишком идеализирован (состоит из одних достоинств), то это объясняется его высшим образованием и кристальной честностью, зато председатель сельсовета Ушатков списан – тютелька в тютельку – с моего «приятеля» Кискина. Все! От внешности до манеры действовать – натравлять безвольное стадо на нежелательного ему человека, злоупотребление служебным положением, властью… Ну, одним словом, в заключительной сцене «организованной расправы» я чувствовала себя буквально в шкуре героя, от чьего имени ведется рассказ.
Одним словом, хотя видно, что автор должен «плясать под дудочку» (иначе – выгонят из Союза Писателей), но сумел написать хоть один рассказ «кровью сердца». Прочтите! Обязательно. На этом можно закончить. Или можно затронуть еще две темы – «погоду» и «здоровье».
Погода опять устроила «курбет». Дней десять было неестественно тепло – температура плюс восемнадцать-двадцать в тени. Тюльпаны, нарциссы повсходили, а сиреневая примула – даже расцвела. Затем… Черно-лиловая туча и гроза с градом (не у нас, а в Ставрополе). Это 16 февраля, а 17 февраля – резко похолодало до минус тринадцати, пошел снег с сильным ветром. Так и держится.
Здоровье? Кололи меня в хвост и в гриву – строфант и прочее, и прочее. Поили всякой дрянью. Вроде – хуже стало? Отеки все нарастают, а тут и сахар крови повысился до 147, остаточный азот 52 и протромбин высок. Одышка, губы синие. Я не слишком огорчаюсь. Все равно слепну. А слепой жить – это меня не устраивает. Но пока что – терпимо. На тот свет не тороплюсь. Успею!
А пока что желаю Вам всего доброго.

Ваша Ф.


Евфросиния Керсновская – Лидии Ройтер
1979 год, за две недели до Пасхи*

* в 1979 г. Пасха была 22 апреля.

Христос Воскресе!
Я не люблю поздравлений. Поздравлений вообще. Но с Воскресением Христовым хочется кого-нибудь поздравить. И я выбираю Вас.
Почему? Не думаю, чтобы Вы были верующей… Да и я… «верую! Помоги, Господи, неверию моему!» Полагаю, что Вы читали Голсуорси «Конец Главы»? Там священник Хилери напутствовал умирающую девочку. Чем было утешить страдающего ребенка? То, что говорят взрослым – явно не подходило. Он узнал, что она больше всего любит кино, уверял ее, что у Боженьки кино смотрят ежедневно. И даже – два раза в день! А когда девочка умерла, он сказал: «…а теперь, Господи – если Ты есть – покажи ей кино…» Так он был священником, я бы сказала, идеальным, а я?...
И все же, на Пасху настроение у меня какое-то приподнятое: все прошлые Пасхи встают в памяти – даже все тринадцать пасхальных «праздников» в неволе, и те семь – бесцветных и безрадостных – «на вольном положении», и три – всего лишь три! – проведенных с мамой, и все те четырнадцать (теперь будет пятнадцатая), когда я в этот день христосуюсь, целуя крест на маминой могиле… и все равно – где ты, в сердце – звон колоколов моего детства звучит, и в этих звуках я слышу слова: «сила добра и правды – больше зла… при одном условии… если Христос воскрес. Верю, Господи! – помоги неверию моему…»
Сейчас до Пасхи еще две недели – Вербная и Страстная. Христу еще предстоит торжество въезда в Иерусалим… и клевета, суд, страдание, смерть… Теперь еще Он – в пустыне и говорит Сатане, пытающемуся соблазнить Его: «Ты – ложь и отец лжи». И каждый раз, когда я натыкаюсь на «ложь» (под любым соусом и в любой маскировке), мне кажется, что я вижу Христа и чувствую, что ложь – порождение Сатаны, и что любая ложь – причина и следствие зла. Но ведь и смолчать пред лицом лжи, и малодушие, и лицемерие, и ханжество, одним словом, все, что порождено ложью, все это меня отталкивает и в результате вокруг меня образуется пустота. Хорошо это или плохо? Не знаю. Но, во всяком случае, тяжело.
Однако «природа не терпит пустоты». Вакуум создается лишь искусственно; через «прослойку пустоты» не проникает ни звука, ни тепла. Но… живить в таком «термосе»?! Это – невозможно. Этим и объясняется мое «увлечение цветами»: я окружила себя всякими растениями: цветами, декоративными кустарниками – их можно любить, о них можно (и нужно) заботиться, им можно радоваться и ими можно радовать людей. Вернее, можно пытаться приучать к цветам людей, одним словом – «облагораживать» их.
Но, Боже мой, до чего же туго это дается!
Однако, весна есть весна. Нынче она какая-то… непонятная: в середине февраля было ненормально тепло: до плюс двадцати, и пятнадцатого февраля была гроза «со всеми онерами» и с градом в придачу. Март – тоже «не слава богу» и очень сухой. В начале апреля – первый дождь, хоть и незначительный, но «подтолкнул» природу, и все начало так торопиться, что буквально «наступало мне на пятки» – только приступила к прививкам, как уже и листики стали распускаться. И посадки произвела в «сжатые сроки». Цветут желтые нарциссы; начинают – белые и тюльпаны. Примулы – одна за другой: сиреневые уже заканчивают; цветет малиновые, белые, желтые; бордовые еще лишь собираются. Цветут фиалки, пролески, барвинок. Из деревьев – абрикосы, алыча. Остальные – «на подходе». Это – не радует, так как я знаю, что без заморозков не обойдется.
Покончив с философией и с цветами, перехожу к людям и к медицине. Люди и медицина… А точней, «люди и болезни», так как то и другое связано неразрывно.
У М. я бываю редко: один-два раза в месяц – тогда, когда нужно что-нибудь сделать. И не только потому, что нам, очевидно, «не по пути», и навязывать свое общество – всегда нежелательно, но, кроме того, они как панически боятся смерти (даже когда и опасности-то нет), а теперь, когда Курносая бродит где-то поблизости, то это становится просто чем-то угнетающим! Закупорили все щелки, сидят в духоте и… дрожат от страха перед неотвратимой судьбой. Я там была восьмого марта (откапывала розы и задержалась – послушать новые пластинки). Так в этой духоте мне стало худо: я едва выбралась на свежий воздух! Прошли те времена, когда я, в шахте, выдерживала такую «загазованность», от которой молодых мужиков из забоя без чувств выволакивали! Не верилось тогда, что это с годами так скажется на моем сердце! Вот сердце теперь и предъявляет к оплате счет! Ну, а в остальном… На ту ногу – левую – что оперировали, я не жалуюсь; беда лишь в том, что все косточки (особенно позвоночник) совсем ни к чертям не годятся. Но… в прошлом я, как-никак, образование получила ветеринарное и поэтому отлично знаю, что в старости бывает с лошадьми, которые слишком добросовестно тянули, особенно, если плохой хозяин их нахлестывает. Что и говорить! «Хозяин» был у меня – куда уж хуже! А я кнута не переношу. И поэтому сама, не дожидаясь понуканий, тянула через силу… и теперь за это расплачиваюсь.
А впрочем, грех было бы жаловаться на здоровье… разумеется, если «сделать поправку» на мои семьдесят два года… и восемьдесят восемь килограмм веса! За всю зиму у меня не то, чтобы гриппа, а паршивого насморка не было, хотя, бывало, утречком, второпях, бегала босиком по снегу – насыпать птичкам корм в кормушки. Форточку (которая как раз над моей головой) никогда не закрываю и, делая гимнастику (с шести до восьми часов), я – голышом. Эти два часа отведены для радио (слушаю по транзистору всех отчетников), «водную процедуру» после зарядки. Ой! Как иногда не хочется! Но что поделаешь! Пока могу, стараюсь держать ушки – топориком и хвост – трубой. А М. из комнаты в комнату пройти – и то кутаются… и носы не просыхают.
К закалке – никогда не поздно приступать! Только начинать надо весной. И – очень постепенно – так, чтобы летом можно было в полную меру использовать «солнце, воздух и воду» – наших лучших друзей. Но… Куда там!
Ну, а Вы? Как Вы собираетесь «встретить весну»? Как Ваши дела с внуком? Есть ли надежда «выковать» из него хорошего парня? Никогда не надо упускать из виду, что «здоровый дух» трудно себе представить без «здорового тела». Впрочем, очень часто бывает «здоровое тело» при полном отсутствии чего-либо, похожего на душу. В городских же условиях чаще всего встречается «цыплячье тело» при «кроличьей душе». Из такого человека получить не так-то легко.
(…)
На этом можно бы и точку поставить, но, хотя я и знаю, что «молчание – золото», но не могу не возмутиться тем, что все же повесили Али Бхуту. И не потому, что его продержали целый год в смертной камере (что, само по себе, неэтично); не то, что при пересмотре дела голоса разделились – четыре против трех, и вина осталась недоказанной («под сомнением») и непризнанной (категорично), а оттого, что… Да есть ли вообще государственные деятели, которых нельзя было бы обвинить (и – отнюдь не голословно) в расправе не только своими политическими противниками, но даже – со своими соратниками?! Может быть, не стоит упоминать, как в 24-м году, был убит Маттеотти… и Муссолини за это не повесили. В 34-м году «застрелился» Ремм… а Гитлер продолжал «пожинать лавры». Все это – куда ни шло. А наш-то Людоед? Сколько тысяч – сотен тысяч и даже миллионов людей он распорядился уничтожить? И это – не «врагов», не «противников», даже не просто «нейтральных», а верных друзей, честных сотрудников, людей для страны полезных. И этого злодея – не только не повесили, но его превозносили до небес!
А впрочем… Политика всегда была грязной аферой: в ней ни справедливости, ни правды нет. Значит – есть ложь, а «ложь и отец лжи – Сатана»; следовательно – Зло.
Ох! Как все на свете запутано! Хочется сказать: «к черту всю эту политику!», но неудобно: начали с имени Христова, а заканчиваю, поминая черта. А именно «конец – всему делу венец». А поэтому закончу самыми добрыми Вам и всему Вашему «клану» пожеланиями.

Всегда Ваша Ф.



Евфросиния Керсновская – Лидии Ройтер
8 июня 1979 года

Дорогая Лидия Эразмовна!
Как любила я бродить в дубовом лесу на крутом берегу Днестра! И – не только потому, что Днестр – река моего детства, и любимый мой лес – дубовый, и нет ничего красивей скал, на которых каким-то чудом растут вековые дубы, а под ними – яркие папоротники и мягкий мох. И – звонкие ручейки… Именно – звонкие, потому что в таком лесу никакой звук не остается без ответа: эхо никогда не заставляет долго ждать ответа!
Но вот уж Вы – никак не похожи на фею леса – Эхо! Сколько моих «Ау!» погасло в тишине!
Однако, я снова «подаю голос». И не только потому, что у меня – бессонница (явление, к сожалению, у меня нередкое) и хочется поговорить.
Обычно письмо начинается с отчета о погоде. Но стоит ли распространяться на эту тему? Достаточно напомнить, что нынешний год – «год Активного Солнца». А солнце, которое всему дает жизнь, иногда начинает уклоняться от своих священных обязанностей. Это случается раз в одиннадцать лет (пятна, протуберанцы и прочее), в результате чего нарушается радио- и телесвязь (даже и телефонная), погода преподносит неожиданные «выверты» – то засуха, то наводнения, циклоны, оживают вулканы. Даже землетрясения учащаются! Статистика указывает, что чаще всего и люди с ума сходят в «году Активного Солнца»! Так что пусть о погоде заботятся астрономы, психиатры и… государственные мужи. (Которые сходят с ума вне всякой зависимости с поведением Солнца) А я поговорю о том, что в данное время меня более всего тревожит – здоровье Софьи Богдановны.
Как-то уж так получилось, что я «душой прилипла» к этой семье, в сущности, имеющей не так уж много «точек соприкосновения» с таким «пещерным медведем», как я… Но так или иначе, мне больно видеть, как на них сыпятся один за другим удары судьбы!
Смерть ждет нас всех в конце жизненного пути. Но из этого не следует, что надо торопиться на встречу с нею! Напротив! Есть все же немало способов удлинить свою жизнь, но самый надежный из этих способов – это не укорачивать ее! Разумеется, не всегда от нас зависти! Разумеется, если ты во власти «Злой Силы», которая гонит тебя по темному коридору… неизвестно куда и заставляет тащить непосильный груз… неизвестно зачем, то… не от нас зависит, каким путем не укорачивать свою жизнь. Но если ты вовремя смог выпутаться из лямок, и все же сумел вырваться (без особых повреждений) на свет Божий…
Иван Георгиевич вовремя и очень удачно «отряхнул прах» с ног своих, и жизнь его потекла почти нормально для человека его возраста. Он занимался разными «общественными делами», интересовался всем своим «окружением» и даже немного огородничал. Одним словом, чувствовал себя человеком нужным, полезным. А одно это сознание – подымает «жизненный тонус» и вселяет веру в себя, в свои силы. Но можно ли рассчитывать, чтобы у старого человека никогда и нигде не «заскрипело»? На его беду, врач, который ему подвернулся в недобрый час, забыла первый пункт «Клятвы Гиппократа»: «non nocere» (не вредить!) и сразу закудахтала: «ах! ах! Как можно? Вам – этого нельзя, и этого, и того…», и, в общем – всего: ложись и дожидайся смерти! А тут весь его курятник раскудахтался… И стали его «опекать», отгораживая от всякой «живой жизни». Он и сам никогда героем не был, а тут – и вовсе в панику ударился: стал «прислушиваться», и, чуть что – врача!!! И – пошло-поехало: горы лекарств, уколы и снова уколы…
Внушение – великая сила! Еще в глубокой древности заметили, что раненые из армии-победительницы в три раза быстрее поправляются, чем такие же раненые из армии побежденной. Вот и получилось, что он заранее почувствовал себя побежденным. Погасли те «маленькие радости», которые могут еще быть у человека преклонного возраста; зато каждый пустяк – не так прибита доска на заборе, не так работает отопительный котел – все это превращалось в огромную трагедию, вызывало «ахи и охи», вело к бессоннице, служило новым поводом для вызова врача… и очередному шквалу уколов и таблеток.
«Чтобы продлить жизнь – не надо ее укорачивать» Это надо крепко усвоить и никогда не забывать. Лишенный тонуса организм (к тому же без малейшего стимула, чтобы бороться за жизнь)… сдался. Разумеется, смерть – неизбежна; разумеется, его смерть была легкой, но… Несколько лет жизни он уступил без боя.
В день похорон я сказала Аннушке: «…мама держится молодцом, но… это ей нелегко дается. Все внимание – ей: свое горе спрячьте подальше. Никаких жалоб и сожалений: отвлекайте ее! Пригласите кого-либо из друзей или родных. Это – «беспокойно»? А ей – не покой нужен, а то, что может поднять ее тонус, столкнуть с «мертвой точки». Не получилось…
Соседи, правда, были отзывчивые, но… «по-бабьи». А тут нужно было не хлюпать носами, а поговорить о мировых событиях, привлечь внимание к красоте весенней природы… даже – к песне зяблика поутру! И – самое главное – не прислушиваться к себе! Ни к своему горю, ни к неполадкам, могущим возникнуть в собственном организме.
Но видно и впрямь существует какой-то «Бес Извращенности» (о котором говорит Эдгар По), который толкает именно туда, куда не надо идти! Где-то кольнуло в правом боку; поднялась температура на несколько десятых градуса… Разумеется, надо было помочь, посоветоваться с толковым врачом, но… так, чтобы это было незаметно! А обе дочки сразу раскудахтались – вопли, слезы! Напугали. Уложили в постель. И Софья Богдановна и действительно заболела. Да разве могло быть иначе, если она сама, как говорится, «на одной ниточке держалась»?! А тут еще «помогла журытьця» врач Изотова – та, что ее оперировала лет восемнадцать тому назад.
Вы слышали выражение: «ятрогенное заболевание»? («ятрос» – по-гречески «врач»). Если Гиппократ, говоря о «трех видах оружия врача» – «слово-растения-нож», на первое место ставит «слово», то надо учесть, что «слово – лечит», но также и «слово – ранит». И может ранить смертельно… Вы знаете, какая Софья Богдановна худая-худющая? А тут еще две недели лежала, ничего не ела («это – нельзя, а то – не хочу!») И стула не было: в животе боль, отрыжка… Врач, которая ее в последние годы не видела, сразу поставила, как говорят немцы, «Diagnose durch die Hose» и брякнула: «раковая кахексия: в кишечнике злокачественная опухоль в состоянии распада… Да вы не расстраивайтесь: она скоро умрет…»
Можете себе представить?! Так оглоушила обеих девочек, особенно Аню. Тут я подвернулась. Аня – мне навстречу. Лица на ней нет! Вся в слезах, бьет ее лихорадка… «Какой ужас! Опухоль в состоянии распада! Такая мучительная смерть…» Признаться, и меня – как по темени стукнуло… Однако, пошла. Лежит Софья Богдановна – как с креста снятая, совсем убита этим диагнозом. Осмотрела. Язык – чистый, запаха изо рта нет, глаза – ясные, глазные яблоки упруги… На «язву в состоянии распада» – ничто не указывает. На «интоксикацию» ничто не указывает: печень не увеличена, а ведь все «токсины» проходят через печень! Прощупала живот. Да! Есть что-то, но это – не «раковая опухоль», а… частичная непроходимость в результате «калового завала». Может быть – инвагинация (когда кишка в кишку влазит и ущемляется). Как быть? Слабительное? Вырвет. Нужна клизма, и притом – «сифонная». Сколько «заворотов» и «инвагинаций» я в свое время распутала «сифонной клизмой» в ЦБЛ, в Норильске! Но… Там были каторжане, объевшиеся хлеба при крайнем истощении и тяжелой работе, а тут? Женщина преклонного возраста, слабая… Кровяное давление 60/30… Рискованно. Дали кордиамина. Давление 110/60. Откладывать нельзя: смерть – рядом. Взяла кружку Эсмарха, трубку без наконечника и полтора литра воды с ромашковым отваром. Пульс хороший, ритмичный… Не скажу, чтобы я не волновалась… Но это – единственное, что могло помочь!
И – помогло. Четыре раза просифонила, и… «злокачественная опухоль» оказалась в «судне». И все, что за две недели накопилось – там же.
А ведь надо было ждать две недели и довести человека до такого состояния?
Впрочем, я далека от того, чтобы кричать «ура». Самого страшного – нет. Но… силы падают. Болезни – опасной, смертельной, нет, но смерть – рядом…
У нея – полная анорексия (отсутствие аппетита). А есть «через силу» – она не хочет. Да и пользы от съеденного «через не могу» мало, так как организм не усваивает как надо. Здесь нужен совет хорошего эндокринолога, а еще лучше – геронтолога. Но у нас даже просто хорошего, внимательного врача нет!!! Даже врача на уровне опытного фельдшера – и то нет. А когда лечить надо старого человека, то… лечить его не хотят. Не знаю, директива это «сверху» или врачи сами выслужиться хотят, чтобы «омолодить» народонаселение, которому старики мешают? Работать они не могут… а пенсию им – давай! Чем скорее они умрут, тем лучше. Я не скажу, чтобы у нас что-нибудь (кроме оружия) было изготовлено «качественно». Погоня за «низкой себестоимостью» давно переросла в погоню за «низким качеством», а «высокая производительность» – это поощрение недоделок и недобросовестности исполнения. Если к этому прибавить ложь, фальсификацию науки, искусства… то чего же ждать от медицины?
Однако – хватит. Уже проснулись птички: издалека доносится трель жаворонка, а у меня в саду поет зарянка, зяблики, чижи и, разумеется, скворцы.
Пожелаю Вам всего доброго и очень жалею, что Вы не приехали в наши края. Могли бы пожить у Кати, а то она мечется туда-сюда (боится оставить свои апартаменты: на четвертом этаже… а боится воров!) А могли бы и у Ани. Все им было бы легче. Да и «свежий человек» мог бы внести «свежую струю». А это всегда полезно… и по-христиански.
Всего доброго!

Ваша Е.А.

P.S. Если надумаете приехать, то было бы очень хорошо, если бы привезли мне мои тетрадки. Я полагала, что «Цыплята»-Орловские приедут ко мне летом в полном составе. Но Наташа «рассыпалась»: родила дочку и теперь «нетранспортабельна».



Евфросиния Керсновская – Лидии Ройтер
15 августа 1979 года

Дорогая Лидия Эразмовна!
Полагаю, что Вы еще на своей родной Украине – до первого сентября еще две недели, и стоит ли торопиться в Москву? Все города летом удручающе-неприятны, а Москва – во все времена года неприятна! Косте надо к первому числу в школу. Ох! Как это неприятно, после жизни в палатке на берегу Донца (или где там Вы разбили лагерь?) Не знаю, как у Вас, а у нас время для «кемпинга» самое подходящее… если есть поблизости вода, так как жара держится – как в пекле: даже меня проняло, и я стараюсь, махнув на все рукою, доковылять до озера, взять лодку и мотаться по озеру. К сожалению, там можно спастись от жары (точнее – от духоты), но не от… музыки: посреди озера воткнули столб с громкоговорителем, и от «модных» мелодий спасения нет. А если радио и замолчит, то по озеру шастают моторки, которых я так же не перевариваю, как и мотоциклы.
Какая тоска – не иметь ног! Вот уже осень «на носу»… а я так ни разу не доковыляла хотя бы до подножья Бештау! Весна запоздала, а там на семью Мовсесянов обрушилось несчастье – смерть отца, за которым чуть было не отправилась и Софья Богдановна.
И вообще, вся эта семья мне чем-то напоминает… езду на велосипеде с проколотыми камерами: все время надо накачивать и накачивать… чтобы весь «дух» не вышел! Опасность, слава Богу, миновала, но Софья Богдановна набирает силы очень медленно. Разумеется, семьдесят пять лет – это такой возраст, когда теряешь легко, а восстановить потерянное – ой как нелегко! Правда, вся их родня могла бы проявить побольше внимания. Допустим, что приехать, навестить – это не так уж просто: одни – работают, другие – болеют, а третьи – стары и «тяжелы на подъем». Но написать одно-два письма да поговорить по телефону – это не так уж трудно! А старушке – утешенье. Так нет же! Все – как воды в рот набрали! Я даже не ожидала, что Софья Богдановна примет так близко к сердцу такое отсутствие внимания! Должно быть, это оттого, что армяне вообще славятся тем, что «родственные чувства» у них очень развиты, и даже такая родня, как «…двоюродная тетка – троюродный плетень», считается чем-то очень близким. Но на сей раз она так разобиделась, что даже не обрадовалась приезду ташкентской родни – бабушки и внучки, Наташи. (Я так и не разобралась в том, что это за родня – близкая или не очень, но, одним словом – «армянская») Хотя, по-моему, это все же хорошо, что хоть кто-то будет «под рукой»: ведь с первого и Аня, и Катя впрягутся в работу (а Катя еще и за уроки возьмется), а так до середины сентября хоть кто-то будет рядом, а там – и Вы соберетесь навестить наши края. А к тому времени и Софья Богдановна справится с остаточными явлениями перенесенной интоксикации, чуть было не стоившей ей жизни.
Надеюсь, что осень будет долгая и хорошая. Наши метеорологи не слишком способны что-либо толком предсказать, но я видела, что пара дроздов, обосновавшаяся у меня в саду, не удовольствовалась одним выводком дроздят, а, «поставив их на крыло», вновь подремонтировали гнездо и вывели «второе издание». А это верный признак: дрозды уверены, что их дети сумеют достаточно повзрослеть до наступленья холодов.
Впрочем, хотя я твердо верю в мудрость природы, но… Иногда вспоминаю Амундсена: когда ему сказали: «разве вы не знаете, что полярный медведь на человека не нападает?», то он ответил: «я-то знаю, но не уверен, знает ли об этом сам медведь?» Вот и я знаю, что природа не ошибается, но не вполне уверена в том, знает ли об этом сама природа? Если судить по ея поведению в нынешнем году, то невольно сомнение нападает. У нас, по крайней мере, зима была теплой и бесснежной; можно было ожидать прохладного и дождливого лета. А получилось наоборот: сушь потрясающая, а жара! Даже ночью температура доходит до плюс двадцати трех, хотя у нас, вблизи Большого Кавказа, ночи всегда прохладные, даже если днем очень жарко. А теперь я, например, сплю в саду, а укрываюсь лишь простыней – и то порой ее сбрасываю. И в одной рубашонке жарко. Теперь самое время рассаживать пионы, лилии и многие многолетники. Но это невозможно! Сколько ни поливай, земля такая сухая, что царапает руки. И я выкапываю лишь те растения, что обещала выслать «любителям» цветов (особенно – даровых!) И то лишь в Вологодскую, Пензенскую и Красноярскую области. А южане подождут. И, вместе с тем, ежедневно гроза… но – сухая! Или выпадет 1-2, от силы 3 мм. Это – даже не роса! Только вынуждает меня ночью лезть на крышу – укрывать жалкие остатки фруктов, которые я сушу… чтобы добро (червивое!) не пропадало.
До скорого свидания!

Е.А.


Евфросиния Керсновская – Лидии Ройтер
23 августа 1979 года

Дорогая Лидия Эразмовна!
Получила Ваше письмо и сразу отвечаю. Я никак не рассчитывала, что Вы приедете в Москву раньше числа 27-28-го. Город действительно противный. И его жители также. Одним словом, ума не приложу, зачем было торопиться! Как Вы описываете, то в Черкассах – прямо «благорастворение воздусей» и – Рай Земной – фрукты, овощи… и никакой засухи, которая нас окончательно замучила. Не нравилось жить у родичей? Аллах с ними! Снять где-нибудь койку – и наслаждайтесь Днепром! Я в Днепре купалась лишь в Киеве – на левом берегу, возле моста. Песочек – что надо, мягче шелка! Думаю, в Черкассах не хуже!
(…)
Статью Ч.Ли в Литературной Газете №13 еще не читала: теперь, пока у Мовсесянов гостят ташкентские родичи, я там, пожалуй, не так уж и нужна: Софья Богдановна не остается наедине со своим горем, развлекать ее нет необходимости. Да, кроме того, как Вы и сами заметили по голосу Софьи Богдановны – она о’кей!
Как я поняла с Ваших слов, этот «гормон удовольствия» – ни что иное, как от «оптимизм», который я проповедую, не будучи ни профессором, ни йогом. Тот, кто умеет усилием воли управлять своим настроением, кто умеет отогнать в самый дальний угол отчаяние, тот может смести со своего пути все «мнимые страхи» (а их всегда больше, чем реальных оснований для беспокойства), тот «не теряет тонуса» – то есть именно того, что помогает преодолевать все (или, по крайней мере – большинство) опасности, болезни и прочее. Но, если это мое утверждение еще требует доказательств, то «обратная теорема» может быть принята как «аксиома»: кто поддался отчаянию, утратил веру в себя и надежду на благоприятный исход, тот погиб: он сам себе «копает могилу» и, даже если сам туда еще не угодит, то все равно: все радости, все, что украшает и облегчает жизнь – все это он похоронит в этой могиле. А имеет ли жизнь какую бы то ни было цену, если «утрачен гормон удовольствия» – то есть именно оптимизм!
Да! Мне приходится нелегко: все, что мне дорого, я потеряла или вот-вот потеряю; мне не с кем словом перекинуться или поделиться мыслью; я находила утешение в природе… и до природы добраться я не в состоянии; я любила читать, рисовать, но я слепну…
Даже последняя радость – возможность любоваться ночным небом – теми созвездиями, которые мне знакомы с детства, теми звездами, что я знаю наперечет – и то я уже теряю. Я цепляюсь за суррогат природы, за цветы… и тут испытываю больше огорчения, чем радости. Вы видели в Литве цветы, которые не уничтожают. В прошлом году я три раза высаживала тридцать вьющихся роз и двенадцать буль-де-нежей… и все три раза их вырвали. В последний раз буль-де-неж вырвали уже цветущий. Нынче украли лишь несколько кустов: засуха такая, что никого не соблазнила перспектива поливать, бороться за их жизнь. Я их отстояла! Я поливала ночами – с 1.30 до 5-ти часов, когда на улице никто не видит и не мешает мне пользоваться шлангами: я соединяю четыре шланга и поливаю. Но часто воду отключают, и я собираю и уношу все шланги, зря потратив время и силы. А на костылях это нелегко. Наше хамье не понимает, что значит «бескорыстие», и часто я слышу замечания: «жадная старуха! Все ей не хватает! Все подрабатывает!» И кто поверит, что я купила в Лесхозе Баргустана, за 24 километра, 84 дерева, что я их привозила (предварительно сама же и выкопав) на велосипеде, что я их сажала, выдолбив кайлом и ломом ямы в грейдере и булыжной мостовой, что землю в ямы я носила на коромысле из сада? Что даже землю я сделала… из листьев, свозя осенью во время листопада и закапывая лист в канавки? Теперь тут чернозем. Теперь растут цветы, декоративные кустарники. И город мне не дал ни одной машины чернозема. Я просила. Но «частникам» дать? Нет! Зато когда по моим цветникам прокладывали водопровод большого сечения, я просила, чтобы бульдозер сбрасывал чернозем (мой, «рукотворный») в одну сторону, а «хрящ» и булыжник – в другую, мне и в этом отказали. Что ж? Я лопатой сняла весь чернозем. Копала с трех часов утра. В полдень бульдозер меня настигал. В обед я уходила вперед, а к концу дня, в четыре часа опять бульдозер меня настигал, но я копала до ночи. И так – всю неделю. И землю спасла. И потом, когда трубы засыпали «хрящом», я восстановила грунт и вновь посадила цветы, кусты. Это было давно: тогда я была здорова… сравнительно. Но и теперь мне жаль бросить свои посадки, чтобы вместо цветов там росли лопухи, лебеда, чертополох и прочее. Хотя все это предпочитают: два раза в год их «выгоняют на субботник» – Первого Мая все должно быть перекопано; к Седьмому Ноября – топорами вырубают бурьян, растущий беспрепятственно все лето. Субботник – это «Великий Почин», завещанный нам Лениным; два раза в год «субботник» – и «план по озеленению территории» выполнен. А сажать цветы, кустарники, ухаживать за ними, полоть, поливать? О нет! Это может делать лишь сумасшедшая старуха. Но меня «перевоспитывать» поздно, и, пока я могу, я за эти свои «цветочки» цепляюсь… как за иллюзию природы. Когда-то я надеялась, что смогу как-то «приохотить», показать пример. Я всем, кто просил, раздавала семена, саженцы, клубни и луковицы, я объясняла, показывала… и надеялась. Теперь я продолжаю «так держать». Мой сад – сплошная «школка»: я раздаю все бесплатно. Но… я не надеюсь ни на что: я знаю, что люди на дармовщину падки, но цветов не любят, не ценят. Больше того! В одном журнале «Новый Мир» в библиографическом отделе была рецензия на чью-то поездку в Италию. Автор проехал к морю по знаменитой «Via Appia» – подивился, что мостовой больше двух тысяч лет… и она цела! Но еще больше удивился тому, что все жители маленького городка – пригорода Рима, специализировались по выращиванию цветов для «Вечного Города». «…Я пожимал мозолистые руки – руки тружеников и удивлялся: как это рабочий человек может заниматься столь несерьезной ерундой?» «…Печной горшок тебе дороже…» (чем Аполлон Бельведерский) «Всякий труд почетен»… даже труд рабочего, изготовляющего ядерные боеголовки – орудие смерти, уничтожающее все живое и разрушающее все ценное. Но труд того, кто выращивает цветы – ерунда. И труд художника, музыканта, скульптора – тоже «несерьезная ерунда»? если она не служит одной цели: отвлечь людей от способности мыслить или – прославлять наших идолов. Тогда это допускается.
Но – хватит. Пора кончать. Прошлое мое письмо пришло к Вам скоро, потому что я опустила его сама. Когда же я поручаю это кому-либо, то… А теперь у меня (у нас всех, но у меня в особенности) еще одна неприятность: наш «Кольцевой» автобус снят с рейса и переведен за город. И приходится идти пешком до вокзала – семь кварталов. Мне костыли натерли под мышками раны. Всем плохо: ни на рынок, ни в поликлинику, в баню, на почту, наконец – на работу! Грузовые, самосвалы, продуктовые, уборочные и прочие, и прочие не мешают «господам» из «панского» санатория «Казахстан», а автобус помешал: «паны» на санаторских автобусах разъезжают, а мы – пехом.
Желаю Вам всего доброго!
До скорой встречи!

Ваша Е.А.



Евфросиния Керсновская – Лидии Ройтер
5 ноября 1979 года

Дорогая Лидия Эразмовна!
У меня нет телефона (к счастию: терпеть не могу телефонных разговоров! То есть признаю их только для «деловых» сообщений; для «беседы» это не подходит: ну что за беседа, когда надо думать о том, что нужно уложиться в какой-то там срок? Недавно читала – не то Гарина, не то Липатова? – дифирамбы какому-то непризнанному ученому, который умел правильно и целесообразно использовать свое время. Для этого он автоматически хронометрировал свое время… даже отвечая на вопросы своих ребятишек. Брр! Это – то же самое, как потчевать своих гостей… записывая стоимость того, что они съели: «стакан чая – четыре копейки, пирожок с повидлом – шесть копеек…» Вот так и разговор по междугородному телефону!) Я предпочитаю израсходовать немного времени и написать письмо.
Однако Вам я долго не писала… Во-первых, Мовсесяны, у которых я почти каждое воскресенье (за редким исключением) бываю, каждый раз мне говорят: «…Лидия Эразмовна говорит, что Вам пишет», и, хотя «обещанного ждут три года», и срок еще не истек, но… погода – испортилась, настроение – тоже… И что же, в таком случае, остается делать? На луны выть или письма писать. Во я и избрала второй вариант. Да и выбора у меня не было: небо затянуто тучами, так что луна – «в нетях числится». Правда, есть и еще один выход – пойти в читальный зал: я как-то начала Пикуля «У последней черты», и хотя меня от обилия грязи слегка подташнивает, но прочесть это все равно надо. Однако, вчера я там была, а два дня подряд топать пешком на костылях без накостыльников (уже три года в аптеках их нет!), когда такой гололед? Нет! Даже «семь верст киселя хлебать» никто не стремится; а идти семь кварталов, когда костыли на льду разъезжаются? На такой героический поступок я бы решилась ради чего-нибудь действительно стоящего!
Итак – лучше писать письма… Даже если это и не так уж бескорыстно. Дело в том, что я никак не могу получить свои тетрадки (точнее, тетрадку №14, кажется). Катя привезла лишь часть. Взять все – слишком тяжело (она везла из Москвы… масло). А затем, хоть эта чета все время «гастролирует» туда-сюда, но… «воз – и ныне там». А хочется не оставлять «разрыва» – не переходить сразу к №15. Вот я и жду. Летом у меня было много всякой сельхозработы, и писаниной заниматься было, к тому же, некогда. Но теперь, когда уже осень вступила в свои права, то писать-рисовать – самое милое дело! Я была уверена, что в октябре Вы приедете в наши края и захватите тетрадку. Но время идет, и октябрь уже позади!.. И жаль, что Вы им не воспользовались: был этот октябрь – на редкость хороший: влаги было маловато, но все же перепадающие изредка дождики освежили с грехом пополам природу – и травка, совсем было выгоревшая за несколько ужасно засушливых месяцев, зазеленела, и цветы вновь набрались сил; затем две недели «бабьего лета», и очень красивый листопад… Я надеялась, что и ноябрь нас побалует, но… Не тут-то было! Зарядили моросящие, затяжные, типично осенние дожди, когда «из ложки воды получаешь ведро грязи» (в противоположность весенним, когда «из ведра воды – ложка грязи»), и с осенними работами я так и не управилась: ведь нельзя закапывать розы при температуре плюс восемнадцать – да еще когда они покрыты нераспустившимися еще бутонами!
Ну, я, положим, еще не горюю, и надеюсь еще на теплую, продолжительную осень… хотя в последние годы все получается «не слава Богу»! Однако, одной плохой погоды недостаточно для того, чтобы ввергнуть меня в «черную меланхолию». Для этого есть более настоящая и – увы – непоправимая печаль – смерть Алевтины Ивановны Грязневой. Хоть уже минуло лет двенадцать с тех пор, как мы расстались, и я не сомневаюсь в мудрости народной поговорки о том, что «…отсутствующий – с каждым днем становится все дальше», но… Я всегда чувствую себя в долгу перед тем, кто хоть раз был добр ко мне, а Алевтина Ивановна была добра не только ко мне, но и к моей маме: она сама предложила составить документ, в котором она как бы «брала на поруки иностранку» – обязывалась представить ей место жительства и поручилась за то, что она, то есть моя мама, уедет в Румынию по истечении срока визы (это – в 58-м году, когда мама приезжала ко мне «в гости»). Да и после, в 60-м, когда я, выйдя на пенсию, жила у нея вместе с мамой до того времени, когда купила свой «дом». И после – тоже. Вплоть до того времени, когда она совершила непоправимую глупость, продав (тайком от меня!) свой дом. Даже если не говорить о том, что она его отдала за бесценок (за 6400, когда теперь такой точно дом стоит 32000), то ей, с ея хлипким здоровьем и с больной печенью, только бы и жить в Ессентуках! Тут она – почти ежегодно – покупала курсовку, и, кроме того, раза два-три в год пила воду (которую ей носила Ариша). И как ей было хорошо раз в неделю делать «тюбаж»: это промывало ея печень и очищало весь организм от токсинов. Ей бы жить и жить…
Добро бы ее влекло к «светской жизни», театрам и прочему! И то – единственное, о чем она мечтала – это снять обувь и дать отдых ногам. Овощи, фрукты – свои (ведь двенадцать соток – это целое именье!) Молочные продукты – всегда свежие. И климат хороший. А Ленинград держит первое место (после Лондона) по смертности… Ведь знали же сестры-Грязневы, что я буду против этой сделки! Оттого все происходило за моей спиной. И узнала я случайно: соседка, старушка Надежда Андреевна, ея соседка, мне сказала: «После драки – кулаками не машут». И все же я чувствую как бы вину… хоть бы потому, что, может быть, недостаточно настойчиво ее приглашала приехать, подлечиться: незавидная у меня хатенка, но летом было бы им хорошо: я живу в «Индонезии» (беседке), так что им было бы спокойно, просторно. Магазин и источник №4 – рядом; парк, где источник №17 – рукой подать! Газ – проведен. Отдыхай! Лечись! А там? Купила себе «дачу», куда добираться два с половиной часа… и продукты – из Ленинграда! И, с ея здоровьем, внуков нянчить! Сын? Да, там – сын. Но Сашка к ней был очень неприветлив. Даже – жесток… Да и то сказать: он больше в больнице, чем дома.
Вот уже неделя прошла со дня ея смерти, а меня все не покидает какое-то чувство вины перед нею.
Впрочем, и мои дела далеко не блестящи. Положение какое-то нелепое: уже двадцатый год пошел, как я здесь живу… и нет у меня ни одного знакомого «дома» здесь, в Ессентуках. Куда я ни пойду, со мною все здороваются, заговаривают. Правда, чаще всего – чтобы чего-нибудь попросить или посоветоваться… а я даже не знаю – кто? Всем раздавала (и теперь раздаю) посадочный материал; кто попросит привить розу или фруктовое дерево – прививаю; немало таких, что устраивают «консультацию» (а то и «пресс-конференцию») прямо на улице. А единственный дом, где я бываю – это Мовсесяны. Да и то – не в Ессентуках, а в Пятигорске. Но и там – не очень «ясная погода». Софья Богдановна – молодец. Даже не верится, что, пройдя по самому краю могилы, она снова включилась «на всю катушку» в нормальную жизнь со всеми хозяйственными заботами, и в ней куда больше мужества, чем у Ани. Впрочем, это понятно: как ни пытаюсь я «поднять пар» в ея машине, она все время в весьма угнетенном состоянии, а я всегда была уверена, что физическое состояние – в прямой зависимости от моральной устойчивости, от оптимизма.
Давно замечено, что страх и мнительность как бы «провоцируют» беду. А она производит впечатление, будто где-то рядом горит бикфордов шнур… а она не знает – с какой стороны? Она стала очень рассеянной, беспомощной… Ни в чем не находит интереса и цепляется за Софью Богдановну, как утопающий – за соломинку. А «соломинка» – не очень-то надежная!
Это и является главной причиной того, что я так часто у них бываю. Может быть – даже слишком часто… Что бы не было с моей стороны назойливости, я всегда нахожу какой-нибудь предлог для применения своей «грубой физической силы» (которой – увы – отнюдь не так много, как я пытаюсь доказать), «глубоких познаний» (увы! И еще раз – увы…) – ну и вообще, пытаюсь быть полезной.
(…)
Ну вот, кажется – все… и даже больше, чем нужно. Так что можно со спокойной совестью поставить точку (разумеется, после традиционного пожелания «всех благ»).

Ваша Е.А.



Евфросиния Керсновская – Лидии Ройтер
14 декабря 1979 года

С Новым Годом, дорогая Лидия Эразмовна!
Собственно говоря, нет у меня уверенности, что наступающий год дает нам повод для поздравлений, но… Вы же знаете, что «…оптимизм – витамин здоровья», а отсюда вывод: пессимизм – вреден.
До Нового Года еще не так-то близко, но я уже убедилась, что наша почта (да одна ли почта?!) работает из рук вон плохо, и мое поздравление вряд ли намного опередит «астрономию»! Кроме того, я заинтересована в том, чтобы это письмо к Вам попало пораньше.
Дело в том, (…) что на этот раз очередь Кати прибыть в Москву, и она обещала привезти две моих злосчастных тетрадки – кажется, №№13 и 14 (или 14 и 15?) Одним словом, период «Морг» и «Шахта». Но теперь программа нарушилась: Софья Богдановна грустит; вспоминая, что в прошлом году на «встрече» был Иван Георгиевич, и вообще было много народу, а нынче предвидится «полное отсутствие всякого присутствия»: Ивана Георгиевича нет; умер и Якоб Осипович; Марья Васильевна окончательно разленилась и спит по шестнадцать часов в сутки; Павел Леонтьевич со своей Ниной Михайловной все время «в ссоре»: если, с огромным усилием, удается их подталкивать друг к другу, как Ивана Ивановича к Ивану Никифоровичу, то – даже без того, чтобы услышать слово «гусак» – они шарахаются в разные стороны, и упорно «дуются» так, что это и смешно, и досадно, и даже стыдно оттого, что взрослые и далеко не молодые люди ведут себя до непозволительности глупо! Даже если на этот день (точнее – на эту ночь) я буду у них, то боюсь, что не сумею «поднять настроение»: ведь пустоту не так-то просто наполнить! В общем, Катя колеблется.
(…)
Добро бы погода продолжала бы держаться такой же теплой – весенней – как в ноябре и первой половине декабря! Но на это рассчитывать нельзя: даже для нашей 43-й параллели это – ненормально: днем температура доходит до плюс восемнадцати в тени; в саду еще цветут хризантемы, ползают «божьи коровки» и по вечерам «толкутся комарики», ползают дождевые черви, почки набухли и даже всходят тюльпаны (должно быть, по этой же причине эпидемия гриппа приняла угрожающие размеры!) Подобную аномалию я помню в 1927 году у нас в Бессарабии. Тогда восьмого января было так тепло, что я пошла в город Сороки (это – девять километров от нашего Цепилова) в ситцевой блузке с короткими рукавами. И в новогоднюю ночь была гроза. Зато после – с одиннадцатого февраля – стала такая свирепая зима! Снега выпало столько, что надо было прокапывать тоннели, светило сразу три солнца и температура была – минус тридцать девять градусов. Поезда застряли в пути, волки заходили в деревню, а после я нашла семьдесят пять замерзших зайцев. Недавно – в ночь на девятое декабря – у нас тоже была гроза – с громом и молнией. А все, что происходит не вовремя – всегда «не к добру».
(…)
И все же я Вас попрошу – подскажите Федору Алексеевичу относительно этих тетрадок. Дело в том, что зимой, когда я не могу «отводить душу», копаясь в земле, то у меня много свободного времени, во время которого я могу докончить то, что осталось. Главная беда в том, что я быстро теряю зрение. Мне уже и теперь трудно читать. Писать я еще пока что могу, ну, а рисовать… еще немного – и я уже не смогу. Больше года я не могу добиться этих тетрадок! То – забывают, то – слишком много багажа (масла?) А времени у меня уже совсем мало. Надеюсь, что ослепнуть я не успею – мне уже семьдесят два стукнуло, но… Недавно я ездила в Одессу, и заодно заходила в Институт им. Филатова, где я состою на учете. Утешительного – не слишком много, но я за то слава Богу, что глаукомы нет. Но… невесело…
А впрочем, где и кому теперь весело?! Как глянешь на географическую карту, как начнешь искать «где огорченному есть сердцу уголок», то… кроме Антарктиды, пожалуй, ничего не находится. А мне «высокие широты» за девятнадцать лет так осточертели, что я… и пингвинов видеть не желаю!
А все же жаль, что Вы отложили свое посещение наших почти «субтропических» широт до весны (или – до «конского заговенья»?): осень была нынче на редкость ласковая! С продуктами, правда, очень неважно, но… Вам не повредила бы некоторая «разгрузочная диета»! Читаете ли Вы что-нибудь подходящее? А то в отношении «пищи духовной» – тут у меня «голодная диета» (а те книги, что есть – успешно заменяют ипекакуану). Желаю Вам всего доброго! Передайте наилучшие новогодние пожелания сыну.

Ваша Е.А.