ноябрь 1986 года (?)

Дорогая Галя!

Сколько времени уже прошло с тех пор, как я, получив шприц, все собираюсь сказать Вам «спасибо», а это намерение так и осталось в стадии «благих намерений» (которыми, как известно, ад вымощен).

Да! Я стала до того нерасторопной, что сама себя не узнаю! Целый день топчусь… и к вечеру, так ничего и не сделав, падаю от усталости! Единственное, что я могу привести в свое оправдание – это… погоду, которая до такой степени богомерзкая, что себе и представить невозможно: непрерывно – день и ночь – моросит то, что называют «мжычка» - дождь с мокрым снегом, и все это на фоне густого тумана, из-за которого и днем без света нельзя обойтись!

Лет шестьдесят тому назад я очень любила эти густые ноябрьские туманы и, захватив ружье, бродила по полям. Полынь на меже казалась мне опушкой леса, а вспугнутый мною зайчишка – по меньшей мере львом! Но теперь подобная мерзкая погода невольно заставляет проводить параллель между погодой и… политическим положением в мире! Даже не в Европе, а во всем мире. А, может быть, и во всем космосе!

Жаль, что жизнь уже «на пределе»… И знаешь, что так ни не придется увидеть, как в конце концов распутается этот «комок гадостей» (или клубок? Змей?), который и есть то, что называется «мировой политикой»?!

Иной раз даже какой-то мистический ужас нападает! И хочется иной раз предостеречь (только – кого? И зачем?) делать всякие разные запасы.

Все это – ерунда. Почему-то вспоминается, как в 1940-41 году еврейчики в нашем городе, в Сороках, стали делать запас: крупы, макароны, мука. Все, что можно, заталкивали в бутылки, закапывали… Нечто подобное наблюдаю я и теперь. Как будто бы нет основания для паники. Ну, сахара нет. Это понятно: гонят самогон. Делают брагу… Но – нет! Только пустят «слушок» о том, что цены на все повысятся, и сразу все кидаются делать запасы! И не только продуктов питания, а сразу и мыло, и стиральный порошок!

Да что там! Очень наши люди недисциплинированны! А ведь говорят: пуганая ворона – куста боится! А наши вороны боятся всего. А больше всего – Сталина… Впрочем, мне кажется, люди имеют основания всех бояться!

А тут еще погода показывает фокусы: осенью озимые сеяли в сухую землю. Не знаю, как в других районах, а у нас озимые, посеянные в сухую землю, пропали. Так же получилось с гречкой. Ведь говорят: заставь дурня Богу молиться – так он и лоб расшибет! Вот засеял до самого горизонта. А гречиха – капризная дама: ее надо собирать и сразу молотить.. А наши охламоны скосили все и… оставили под дождем. А дожди зарядили надолго, гречка вся и погнила. Так же и кукуруза: скосили и сгноили. Вот весь урожай – в грязь втоптали. Ни зерна, ни корма. Дураку – и богатство впрок не идет!

У нас во всех бедах винят… Америку! А беда в том, что все умные люди заняты изготовлением ракет. И еще тем, что натравливают людей друг на друга. А виновата… все та же Америка!

А, собственно говоря, почему я об этом всем разглагольствую? Да просто оттого, что погода отвратительна. А еще хуже – это то… что я слепну. Читать совсем не могу. В глазах все двоится, строчки разбегаются, перекрещиваются. Одним словом, дело – дрянь!

8 ноября. Написала много и бестолково, Вы и не прочтете. А не пытайтесь: этого и не надо. «Старость – не радость». Но дряхлость – хуже.

Меня держит в вертикали (хоть я согнута в три погибели) эта работа… то есть возня с цветочками. Но тут еще погода. Все время моросит. Кругом все размокло. Слякоть. Грязь. Температура все время на нуле. Грязь непролазная.

Но мне ничего не болит, так что я не страдаю, и пока что не спешу умирать. Разумеется, я пыталась искать помощи у врачей, но… До чего врачам безразличны старики!

Дождь сменился мокрым снегом. Ветер свищет в трубе. Гадко!

Одно могу Вам сказать с определенностью…

 (не окончено)

Евфросиния Керсновская – Г.М. Букоемской

 г. Ессентуки - г. Львов

  Конец 1980-х годов


Дорогая Галина Михайловна!

Я Вам так давно не писала, что Вы, должно быть, вообразили, что я, скорее всего, о Вас и вовсе не думаю, или – а это более всего кажется правдоподобным – что я уже закончила свой жизненный путь! Ведь мне уже подходит к тому возрасту, когда принято подводить черту своему жизненному пути!

Нет! Я еще жива. И о Вас часто вспоминаю. Хуже то, что зрение у меня так плохо, что я не в состоянии писать, и пишу вернее всего на ощупь, и Вы меня сто раз обругаете, расшифровывая мои иероглифы. Но… уж Вы простите меня! Мое дело, если Вы приехали бы сюда, ко мне! Как это было бы хорошо, если бы Вы смогли…

 (не окончено)

* * *

Евфросиния Керсновская - Г.М. Букоемской

г. Ессентуки - г. Львов  

конец 1980-х годов

Дорогая Галя!

Я уж даже не помню, сколько раз принималась я за письмо, и ничего у меня не получается! И не то, чтобы я разучилась писать письма, просто у меня, как говорится, «не вытанцовывается»! Хочется поговорить «по-дружески», но ведь «отсутствующий» с каждым днем становится все дальше, и теперь уже между нами такое расстояние, что и с биноклем не увидишь!

Дорогая Галя! Я сто раз начинала Вам писать, и вот, в сто первый раз, снова принимаюсь за это дело! Беда в том, что я почти ослепла, и пишу «наугад». Что поделаешь? Старость – не радость! Все же я хотела бы от Вас получить весточку. Во-первых, чтобы узнать, как Ваши дела. Боюсь, что у Вас (как вообще на всем свете) не все идет «слава Богу». Но, надеюсь, все войдет в норму. Все же напишите: я тогда смогу сравнить: лучше, чем у нас, или хуже.

 (не окончено)

Евфросиния Керсновская – Г.М. Букоемской

г. Ессентуки - г. Львов

 Конец 1980-х годов

Дорогая Галя!

Только что собралась писать Вам поздравление – не то с Рождеством, не то – с Новым Годом (это зависит от расторопности почтарей) – а тут навалилось столько новостей… и отнюдь не радостных и, пожалуй, неожиданных. Как все это окончится – это еще трудно угадать. Вернее – даже вовсе невозможно! Ведь не только в Львовщине, а повсюду… <неразборчиво> я очень больна и долго еще буду «топать по этому грешному миру». А тут еще погода до того гадкая, что и сказать трудно! Поэтому я даже носа почти не вижу – только то, что перед моим окном: развалюха, вся облупленная, обшарпанная. Под окном висят птичьи кормушки, в которых насыпана крупа, крошки и т.д. Но не об этом речь, а о том, что куда грустней. Я почти ослепла. Писать мне очень трудно, а читать – еще трудней. А еще хуже то, что я совсем не могу рисовать. Могу слушать музыку… если есть что слушать! Хорошо, если добрая душа почитает.

Но махнем рукой на всякую болтовню и вернемся к тому, с чего начали. Извините, но у Вас как-то все рассыпалось, хотя, казалось бы, все должно было бы способствовать единению: в …… - центр, объединяющий всю семью, а тут получилось все как бы наоборот: Веруся с дочкой помчалась куда-то в Уфу. С ее здоровьем только и жить на таком курорте, как Сочи. Тем более что девчонка уже начала учиться по-русски. А тут начнут ее ломать – то по-русски, то по-украински. Ни роду, ни племени. Так было и с Татьяной Григорьевной <Авраменко>, которая так и не стала грамотной ни по тому, ни по другому. А тут еще Уфа! Одним словом, я почти совсем уверена, что больше нам не суждено…

 (не окончено)
 

* * *

Неизвестная - Г.М. Букоемской

г. Ессентуки - г. Львов  

1988 год, после инсульта, случившегося у Е.А. Керсновской

Дорогая Галина Михайловна!

Убить меня мало, и не знаю, как только можно назвать этот идиотский поступок: письмо-то обнаружила в своих бумагах – оказывается, я его не отослала, забыла, и пребывала в полной уверенности, что Вы его давно получили. Мой идиотский поступок не подлежит извинению и прощению!

Сейчас же я Вам должна написать все новое о Евфросинии Антоновне.

В отношении лекарств: все ей достали, но она не изволила колоться. Люда по сему случаю ее наругала. Потом, в конце концов, она, кажется, приступила. Люда время от времени ее навещала. Всегда находила ее работающей в саду, но 27 июля, когда к ней приехала, она чувствовала себя плохо, когда же она приехала к ней 30 июля, то ее соседка сказала, что у нее был инсульт, кривился рот и невнятная речь. С помощью племянника они за ней ухаживали, вызывали несколько раз врачей. От больницы она решительно отказалась. После уколов ей стало лучше. Вернулась нормальная речь и т.д. Но ей нельзя двигаться, и нужно лежать, и необходим уход.

Завтра мы с Людой едем к ней. Все, что нужно для нее, сделаем. И тогда я Вам напишу более подробно.

* * *

Т.А. Озерова  –  Г.М. Букоемской

г. Ессентуки - г. Львов
27 августа 1988 года, после инсульта Е.А. Керсновской и приезда Даши Чапковской

Уважаемая Галина Михайловна!

Получила я Ваше письмо 27-го, а Вы писали 3 августа, где она лежала, Ефросинья Антоновна. Пусть еще лежит, вставать самостоятельно не может, очень слабая, сама подняться не может, рука левая чуть-чуть, даже не пальцами шевелить, а просто прижимать, поднять ее не может. А все восстановилось в норму. Конечно, Бог знает, как дальше будет дело, само покажет. В больницу она категорически отказалась. Лежит дома. Первые 13 дней днем я смотрела, ночью – Нина Алексеевна, потом Ольховская. Позвонила Орловской, и Орловская тут же приехала, вызвала еще одну девушку, которая будет смотреть.

Сейчас Ефросинья Антоновна хоть может своим телом владеть, а вначале вообще неподъемная была. Стирала пеленки ее три раза в день, помочь некому было. Федюшины приходили, но что они могли помочь – проведают и ушли, у каждого свои дела. Доктор каждый день ее посещает. Вначале, как заболела, Е.А. нанимала медсестру с <санатория> «Березы» делать уколы, потом сестра не смогла ходить, отказалась. Тогда сама доктор продолжала делать уколы, ну а сейчас научила доктор эту девушку, которая приехала, ее зовут Даша <Чапковская>.

Она делает уколы внутримышечные. Смотрят за ней хорошо, в комнате мы все навели порядок, приблизительно чище стало, постель чистая, и сама больная в чистом лежит. Ну, стирка каждый день, а вообще все, как было.

Во дворе так и есть безалаберность. Что будет, когда похолодает – ведь ни слива, ни воды, все надо носить и выносить. Это ужасно. Слава Богу, хоть Даша остается на два-три месяца с Е.А. А потом? Ну, может, Бог даст, все восстановится, дай Бог.

Галина Михайловна, не в этом дело, кому она свою хату подпишет. Все оно разрушено, Вы знаете Ефросиньи Антоновны характер, я каждый день захожу к ней, навещаю, ну, вижу – она чем-то недовольная. Денежные дела сделала, доверенность на Нину Алексеевну на три года, зачем все это она делает? Кто знает, как ее будет здоровье, а она так деньгами разбрасывается. Конечно, это ее дело, но лучше бы сделала себе слив и воду в дом. Бог знает, что дальше будет.

Невропатолог сказал Ефросинье физический труд ограничить. Вниз головой стоять нельзя. Как она, дело не дело, может по три-четыре часа наклонившись стоять, отчего получила инсульт. И вообще с ней должен быть человек постоянно, не так, как Нина Алексеевна – приходит два раза в неделю, а то и по две недели не заходила, а потом тысячу причин находит, почему она не была. Лекарства, что доктор выписывает, все в аптеках достают. Ну конечно, она очень хотела Вас видеть, мне говорила: «Я на Галю не надеялась, что она может не приехать». А я сказала: «Ефросинья, это ведь не так просто – из такой дали приехать, с пересадками. Лето, дорога трудная».

Вот и все, будьте здоровы, всего Вам доброго.

До свидания, большой привет Вам.

С уважением к Вам,

Т.А.

Евфросиния Керсновская - Г.М. Букоемской

г. Ессентуки - г. Львов

 1988 год (?)

Дорогая Галя, здравствуйте!

Я бы, разумеется, могла бы обидеться – или, вернее, огорчиться, не получив ответа на очень горькое мое письмо, но у меня осталось хоть какое-то объяснение (верней – оправдание) такой черствости: дело в том, что у нас недели две не функционировала почта: наша почтарка заболела, а та, что заступила, не доходила до нашего дома, а почту бросала куда попало. По мы не «рюхнулись» и забили тревогу. Не исключена возможность, что Вы и написали, да письмо пошло «на деревню дедушке». Так или иначе, все на душе будет спокойней.

… еще раз пытаюсь восстановить...

Итак, продолжаю. На всякий случай повторяю: я еще жива и не очень страдаю, то есть страдаю физически: за мной очень хорошо ухаживают две девушки (вернее – девочки), они очень старательно – я бы сказала, преданно – за мной ухаживали, но… надо понять что было бы очень нехорошо злоупотреблять их долготерпением, особенно если нет надежды на выздоровление или хоть на какое-то улучшение. Особенно, если что мне на днях стукнет …, то есть это уж – как ни смотри – «норма перевыполнена».

Ну, все мы «в руке Божьей».

Но, так или иначе, не поминайте худым словом.

Надеюсь, у Вас все в порядке… хотя у Вас, безусловно, на беззаботность рассчитывать не приходится! Главное – это здоровье, чего я Вам всем от всего сердца желаю!

Всегда Ваша Фрося!

* * *

Евфросиния Керсновская - Г.М. Букоемской

г. Ессентуки - г. Львов

 конец 1980-х годов (или начало 90-х)

Дорогая Галя!

Странная у нас переписка! Мы друг друга упрекаем в том, что не отвечаем на письма, и вообще не очень аккуратно отвечаем на письма, а затем друг друга упрекаем… особенно если принять во внимание, что у меня очень плохо со зрением. Тут уж ничего не поделаешь. Уж Вы меня простите. Теперь я хоть и с трудом, но могу двигаться.

Какая досада, что уже наступила осень!

Причем у этой осени не хватает того, что обычно связано с этим временем года! Ведь обычно осень – это дождь, слякоть и т.п. А на этот раз нет того, что всегда связано…

(не окончено)

* * *

Евфросиния Керсновская – Г.М. Букоемской

г. Ессентуки - г. Львов 

19 июня 1988 года

Дорогая Галя!

Я уже несколько раз бралась за бумагу, чтобы написать Вам письмишко, но… «не вытанцовывается»! И то правда: что писать? Что мне грустно и одиноко? Это и так ясно! Если бы я жила в глухом лесу, то это было бы проще и понятней. Пусть это – еще не смерть, но это уже не жизнь. Мой «Ангел-Хранитель» совсем отбился от рук*. Она добрая женщина, но… Теперь – лето. «Курортный! Сезон. Она напихала во все дырки курортников. Просто – жадность сильнее благоразумия. Тут ничего не поделаешь! Было у нея десять подопечных. Теперь их уже штук сто. Говорит, что это «племянницы». Все бы – не беда. Но затеяла «ремонт»: развела страшный кавардак! Я никак не справлюсь! Мою, стараюсь все привести в порядок. Но куда там! Все ведра, все кастрюли – в краске! Все воняет так, что я угорела до потери сознания. А вынести все это - сил не хватает. Я падаю, расшибаюсь так, что встать не могу. А тут что ни день – то дождь. Прямо кошмар да и только.

А тут я совсем ослепла. Ну ладно! Если бы я все это могла предвидеть, я бы не разрешила затеять этот так называемый «ремонт»! А так три месяца все вверх тормашками. И все, может быть, с самыми лучшими намерениями, но… Хуже быть не может.

Соседка моя все время охает, что ей все болит, но сама бегает, как лошадь: взялась за воспитание правнучки, и ей самой «забот полон рот».

Хоть бы погода хоть чуть-чуть помогла! Но куда там! Если с утра солнце покажется, то через полчаса – дождь!

<…>

Одним словом, теперь я сама не знаю, как? С одной стороны, не слишком я доверяю «перестройке» нашего генсека. Ведь мне, например, вовсе не ясно, куда он клонит? «Финансовая реформа» висит, как… козюля из носу, и для нас это – не так уж трудно - провести еще одну реформу. А кто на ней выиграет, а кто потеряет? Могу лишь сказать – почти наверняка – что мы, старики, не выиграем. «Работающие» - не должны терять. А мы? Пенсионеры? Мы свое отработали; зачем с нами, старьем, считаться?! Ведь, когда я выходила на пенсию, пенсия была 1200 рублей. И это было немало. Но когда эта пенсия стала 120 рублей, то… Это было уже совсем не то! Вот и теперь мои сберкнижки могут превратиться в «пшик»! Вообще, кому теперь можно верить? Я же помню, как в начале войны из Сибири везли тех поляков, которые ехали через Персию в Англию, чтобы воевать с Гитлером. Я их видела! А кто их потом видел? А вообще, поляки умели исчезать… И не в одном Катынском лесу!

Ладно! Еще один непонятный мне секрет: отчего Вы потащили к себе Олю и Ромку, когда вокруг Вас четыре электростанции атомные отравляют всю «экологию»? Уж лучше было бы Вам с обоими ребятишками в Сочи съездить? Разумеется, там жарко. Но можно с утра пораньше на море, а затем – в лес.

А к вечеру – опять на море! Впрочем, Вам хотелось, чтобы дети потеряли «связь» с Украиной? Это так. Но… облучение?!** Впрочем, мы как будто в безопасной зоне. Однако все овощи, все фрукты – какие-то уроды.

Желаю Вам всего доброго!

Е.А.

** облучение… - Примерно в 1:24 26 апреля 1986 года на 4-м энергоблоке Чернобыльской АЭС произошёл взрыв, который полностью разрушил реактор.

* * *

Евфросиния Керсновская – Г.М. Букоемской

г. Ессентуки - г. Львов 

Июль 1988 года

Здравствуйте, Галя.

Вы не слишком торопились написать мне! Но все же лучше поздно, чем никогда! Я это не в упрек, так как я знаю, что у Вас много забот, и по хозяйству, и дома.

Одним словом, не понимаю, кто это Вам сказал, что мое самочувствие идет лучше, вверх! Скажем прямо: мне очень неважно и идет резко вниз. Это и нормально, и удивляться тут нечему. Это грустно, но неизбежно. Пока я была еще не так плоха, я была бы счастлива повидать близкого мне человека. Теперь же это – ни к чему, и лучше не приезжайте. Пишу я плохо – глаза застилает туман. Хорошо это или плохо – я не могу сказать. Орловская (а я полагаю, это она Вам писала) привезла мне свою крестницу – замечательную девочку лет 16-ти. Добрую, чуткую и невероятно терпеливую. Она за мной ухаживает так, что лучше и не придумаешь. Но это и плохо, так как я решила, что смерть лучше такой жизни, и всегда твердо знала, что надо делать: газовая плита мне была вполне доступна. Но теперь я «выбита из колеи». Я рада, что … Орловская уехала: она за собой тянет, как хвостик, свою дочку – девчушку 9-ти лет. А детям рано приближаться к картине смерти – особенно такой затянувшейся, как у меня.

Пусть самоубийство – грех, но все же я надеюсь, что Бог меня простит. А если и нет? Тут ничего не поделаешь.

Итак – прощайте, и простите меня. Я пишу очень вижу: глаза застилает. Извините.
Одним словом, простите и прощайте.

Фрося.

* * *

Евфросиния Керсновская – Г.М. Букоемской

(Часть письма написана рукой Елены Бажиной, также ухаживавшей в Ессентуках за Е. Керсновской)
 

г. Ессентуки - г. Львов

 Получено 22 марта 1990 года

Дорогая Галя!

Собрала очень много материала, есть о чем писать, но трудно мне. Весна опять спряталась под полу зимней шубы. После 25 градусов тепла - опять мороз. Никогда не видела столь глупой погоды. То жара почти летняя, то опять зима!

Всегда ждешь наступления весны с радостью, а теперь даже и радоваться нечему. Мне прислали инвалидную коляску из Америки после прочтения «Огонька». Коляска очень хороша, но опробовать ее не удается, так как большая грязь.

Больше всего чувствуют весну кошки. У нас есть здоровый кот Шпунтик, который мышей не ловит, но жрет за двоих. По нему можно наблюдать приближение весны. Он домой приходит, чтобы только пожрать и выспаться у печки. Терпеть не могла кошек, а к этому привязалась, вернее, он привязался.

Только что получила Ваше письмо с фотографиями, и очень рада, что у Вас все в порядке. Только не поняла, откуда эти фотографии. Оля, как будто бы, в Уфе? Хотя я никак не могу одобрить – обменять Сочи на Уфу. Теперь, насколько я знаю, даже в Москве трудно с продуктами, а Сочи – это все же курорт. Впрочем, живем мы в такое время, когда сам не знаешь, где выиграешь, где потеряешь. Мне кажется, что «куда ни кинь, всюду клин». И единственное, чем надо дорожить – это здоровьем.

Письма получаю в большом количестве, не успеваю отвечать. Получила и от шахтера, «Короля», у которого я работала взрывником.

5 апреля.

Как видите, с какими интервалами я пишу! Бывало, 4-го апреля я уже сажала гладиолусы, на сей раз, хотя весенняя погода уже давно вошла в свои права – абрикосы уже давно цветут, но по ночам сильно подмерзает, хотя днем даже по-летнему жарко. Во что это выльется, в конце концов, один Бог знает (если вы интересуетесь метеорологией). Боюсь, что все это окажется полнейшим… крахом!

Впрочем, все это может просто оттого, что настроение у меня очень «минорное», хотя это совсем без основания: заживление перелома идет нормально, и даже, говоря по-современному, с опережением графика. Самое неприятное – это глаза: зрение совсем никудышное, и с каждым днем все хуже. Вот, например – сейчас я пишу без очков. Сами можете убедиться, какие получаются каракули! А читать? Это еще хуже! Мне читают вслух. Но нельзя же требовать, чтобы девочки (какие бы ни были они хорошие) – все же всякому старанью существует предел! А я все не умираю! И одному Богу известно, как долго это еще протянется. Гете был прав, говоря: «Самое главное – это умереть вовремя». А это время давно уже прошло для меня… а я все живу и живу! И скажу правду: жить все еще не надоело! И организм – несмотря на весьма почтенный возраст – еще работает без перебоев. Но… об этом довольно!

Если бы ни то, что я чувствую, что являюсь бременем для добрых людей, то можно было бы «жить не тужить».

Поговорим немного «о том, о сем».

О погоде: я уже говорила: днем жарко. Совсем лето! Но по ночам – холодно и подмораживает! Тюльпаны еще не цветут. В цвету нарциссы. Пока что – желтые. Цветут крокусы и голубые подснежники (вдоль дорожек). Работ на земле хватает! Но… стоит ли возиться? Все, что нужно, можно купить. И без всякой мороки! Мне-то все это в свое время доставляло радость! Но теперь?! Это – лишь возня и ни к чему!

На ногах – даже на костылях, стою я очень неуверенно. А падать – неохота. Так как сама не могу встать. Просто – всем «заморока». И мне самой никакой радости. Вот сегодня: с утра было пасмурно, а теперь – солнце выглянуло из туч. Но… радость от этого – невелика. Сильный ветер гонит тучи, и никак не поймешь, что это за погода? Не то весна? Не то – наоборот? Хорошо, как бы оставили меня в покое! Доживать те дни, что мне остались. Дождусь ли я, чтобы успели напечатать мою «книгу»? Да и к чему? Теперь, когда изо рта «вынули кляп», то я думаю, что найдется так много любителей написать «свои воспоминания», и, боюсь, что будет там куда больше выдумок, чем правды! Я бы тоже могла «писануть» столько ужасов – и действительных, и выдуманных – что настоящая правда – не выдуманная, а пережитая и выстраданная, буквально захлебнулась под ворохами выдуманных ужасов! Я всегда считала, что то, что я написала, было на самом деле пережито, выстрадано мною и теми людьми, которых я наблюдала! И всего этого было достаточно, и ни в каких прикрасах не нуждалось! Ну где там найдешь судью – справедливого и беспристрастного? Говорят: «история рассудит». Но я-то до такого суда не доживу? А жаль!

Ну, на этом кончаю. И так нелегко будет разобрать мои каракули!

Желаю Вам всего доброго,

Всегда Ваша Ф.К.

Евфросиния Керсновская – Г.М. Букоемской

г. Ессентуки - г. Львов 

после декабря  1991 г.

Дорогая Галина Михайловна!

Мне уже стыдно оттого, что я никак не соберусь с силами, чтобы ответить на все Ваши письма! И это не оттого, что я не хочу писать, а просто потому, что я так плохо вижу, что пишу совсем «на ощупь», и даже сама не могу разобрать мои каракули. А каково это Вам – расшифровывать мои иероглифы?!

Иное дело, если бы это Вы приехали ко мне, чтобы поговорить по-человечески! А поговорить есть о чем! Хотя я уверена, что мы вряд ли поймет теперь друг друга! Наши политические взгляды теперь очень разошлись: я все придерживаюсь своих праведных взглядов: для меня родина – это то, что прежде было Россией, и что для меня останется тем, что было ею еще со времен Александра Невского и чего теперь нет… и я знаю, никогда больше не будет. Ни тот конгломерат, который был «……», ни все то, что теперь склеивают из осколков, получившихся на месте расколотой на части страны, расколотой на ея развалинах!

Трудно даже представить, что стараются склеить из этой развалины. Если б я стала высказывать, что я желала бы видеть на месте России, мы никогда не поймем друг друга. Это приведет только еще к большему непониманию. Так что давай лучше…

 (не окончено)