Написанов в Норильске, в 1957-1958 гг.

 Вежливость и долг 

«Быть можно дельным человеком – и думать о красе ногтей» - писал Пушкин. Да, можно. Но быть хамом, лишенным человеческой порядочности, и быть проводником, понимающим свой долг, – вряд ли можно!

К этому заключению я пришла утром 22 августа, когда, переночевав в Южном Приюте, я в предрассветной еще мгле вышла по горной тропе к Клухорскому перевалу. Дорога предстояла нелегкая: головокружительная тропа причудливо вьется вдоль бурной речушки Клыч; километров через восемь она поворачивает к северу, выходит из лесистого ущелья на альпийские луга, частично покрытые снегом, и следующие пять-шесть километров особых трудностей не представляют – знай шагай с камня на камень все время в горы, да перепрыгивай через многочисленные бурные, но в большинстве узкие ручьи. Там, где кончаются пастбища – альпийские луга, – стоит балаган, сложенный из камней, и оттуда-то, собственно, и начинается самый подъем на перевал: чуть заметная тропа совсем теряется на каменных осыпях, вновь появляется, чтобы опять исчезнуть в снегу; затем надо карабкаться по скалам, и вот сам перевал – каменная седловина, окруженная снегом – за ней Клухорское озеро, а дальше – спуск к Северному приюту, не имеющий в себе ничего ужасного. Да, но надо минуть Клухорское озеро… а это не так уж просто.

Это озеро – вернее, два смежный озера – Голубое и Черное – можно обойти лишь по леднику, спускающемуся по юго-западному берегу. Другого проходимого пути нет, и это нужно знать.

Итак, я вышла в путь пораньше, имея на то веские основания: путь долог и тяжел, все время в гору, днем будет нестерпимо жарко, а мне пятьдесят лет, лишь недавно – месяца полтора – как я рассталась с костылями, так как у меня был перелом ноги, да и вообще я сильно натрудила ноги, так как за последние две недели прошла четыре перевала – Мамисонский, Донгуз-Орун, Бечо и Местиа – обувь у меня резиновая – «кеды», хоть легкие, но парят ноги. А главное, что тормозит мои путешествия… каюсь: я не художник, я – шахтер, но я не могу безучастно смотреть на красивый пейзаж – скала ли, освещенная солнцем, водопад, развесистое ли дерево с причудливыми ветвями – мне хочется их нарисовать, и эти, порой неумелые, эскизы доставляют мне огромное удовольствие в заполярные зимние ночи, когда, отдохнув после работы, хочется увидеть – хоть вспомнить – что-либо красивое. Я их обрабатываю, некоторые рисую масляными красками и так коротаю свои одинокие досуги.

Я объясняю это подробно; еще подробней я это растолковала начальнику базы Южный Приют и проводнику, который должен был выйти утром встречать очередную партию туристов.

Дорогу я знаю превосходно, навыки альпиниста у меня чуть ни с детских лет, и у меня не было никакой охоты – да просто и физической возможности, выйдя из Южного Приюта поздно, бежать бегом за лошадью проводника, чтобы за три часа покрыть восемнадцать километров горных дорог, так как часам к десяти проводник должен был уже быть в балагане на альпийских лугах…

И вот я сижу и зарисовываю вид, к которому не мог бы остаться равнодушным ни один способный чувствовать красоту природы человек: откуда-то с высоты низвергается горный поток; он то падает вертикально вниз и похож на ожившую, вздрагивающую, мерцающую колонну, то превращается в тучу брызг и пены, то скользит вниз по гладкой черно-зеленой стене и будто лижет ее пенистым языком; высоко вверху одна вершина освещена солнцем и кажется ярко-оранжевой на фоне голубого неба; другие вершины, еще не тронутые солнечными лучами, являют собой целую гамму серых, лиловых, голубых и розовых цветов. А внизу в долине еще темно: скалы бурые и фиолетовые; ели – почти черного цвета. Мощная красота эта захватывает и потрясает.

Но меня ждет «потрясение» совсем иного свойства. Вверх по тропе верхом на гнедой лошади трусит рысью проводник, милиционер грузин, а перед его лошадью бежит раскрасневшийся и вспотевший, несмотря на утреннюю прохладу, юноша лет 18-19. Этот молодой человек был моим случайным спутником от Сухума до Южного Приюта.

История оригинальная и не лишенная комизма: юноша, имея путевку в альпийский лагерь в Теберде, осведомился в городе Сочи в справочном бюро, кокой дорогой ему лучше направиться? И ему указали Сухум-Теберда, указав по карте, что туда ведет шоссейная дорога, забыв добавить, что она будет закончена в одну из ближайших пятилеток. И вот накануне срока явки в лагерь юноша явился в Сухум, и тут узнал, что дорога… лишь на карте. Увидев мой рюкзак и воспылав доверьем к моей компетентности, юноша спросил у меня совета, и я, сказав, что сама туда направляюсь, рассеяла его смятение: ведь все равно через Армавир-Черкесово он затратил бы столько же, а то и больше времени (даже если бы раздобыл билет, что в Сухуме или Сочи проблема нешутейная). Бесспорно, прогуляться по маршруту Теберда-Сухум – это большое удовольствие для человека, «чувствующего» красоту природы; от начала до конца все прекрасно, причем на каждом повороте картина меняется, нет «монотонности», так что усталости порой вовсе не чувствуешь…

 (не окончено)

  Туризм и вандализм 

Я иду из Сухума в Теберду. Это, так сказать, маршрут «против шерсти», так как обычно маршрут туристов имеет направление с севера на юг – из Теберды в Сухум через Клухорский перевал. Но я только что осилила раз за разом четыре перевала: Мамисонский, Донгуз-Орун, Бечь и Местиа. Каждый из них не лишен известной прелести, своеобразности: пусть сам по себе Мамисонский перевал – скучноват и лишен «перца» - то есть вполне безопасен – зато с удовольствием идешь по долине Цеи; перевал Бечо может быть даже не в меру «с перцем», зато долина реки Долры очень огорчает: жалко до слез прекрасный лес, который варварски уничтожается и часто даже не вывозится, а, срубленный, гниет.

А захотелось мне «отдохнуть душой», опять пройти по Тебердинскому заповеднику, где с каждым шагом открывается новая панорама, одна прекрасней другой. Я тороплюсь к Южному Приюту. С болью в сердце я перебираюсь через стволы (так и хочется сказать «трупы») огромных елей, которые еще в прошлом году обрамляли лесную тропу, а сейчас лежат поверженные и ждут бесславного конца: их нарежут на чураки, сучковатые чураки сразу скатят в обрыв, а те, что без сучков, специальным, весьма примитивным тесаком поколют на «дранку», которой горцы кроют свои хижины: одна дранка – хорошая, а десять отколотых косо сразу бросают «в отход».

Шагаю торопясь и мечтаю: сейчас передо мной откроется «Южный Приют» - лагерь, в котором отдыхают туристы, совершившие переход через Клухорский перевал. Впрочем, сказать «откроется Южный Приют» не соответствует истине: замечаешь только, что тропа вьется между групп огромных буков, гордо возвышающихся из зарослей рододендронов. В тени же – группы пышных папоротников и зеленый мох, журчат ручьи, и не знаешь, на что смотреть: на широко раскинувшиеся кроны, образующие сплошной шатер или на гигантские корни, извивающиеся как змеи среди валунов. Сам лагерь – десяток палаток – окружает утоптанную площадку над самым берегом бурной речки Клыч. Вековые буки будто специально посажены по обрыву Клыча и окружают всю площадку таким тесным кольцом, что на площадке и в самый зной всегда тень. Кухонька под навесом, длинный стол с колодами вместо скамеек под брезентовым тентом в центре, полукруг палаток с одной стороны, площадка для традиционного волейбола и для танцев – с другой. Уютно, красиво. Одно из самых приятных мест всего маршрута.

Вдруг… Что это?! Передо мной большое, голое пространство, поросшее пожелтелым папоротником. Здесь и там лежат как распухшие трупы белые стволы поверженных буков; отпилены огромные ветви, и сами стволы напоминают античные статуи с отбитыми руками, сваленные варварами с пьедесталов.

Я стою и протираю глаза. Неужели эта пустыня и есть Южный Приют? Неужели эти чурбаны – те самые красавцы-буки, которые я в прошлом году рисовала и оторваться не могла, несмотря на усталость?

Увы! Эта пустыня, посреди которой выстроились в ряд на тюремный лад все палатки. Зияет отсутствием дверей полуразрушенная уборная, и одно-единственное уцелевшее дерево, под которым привязана свинья. Один из вековых красавцев оказался пощажен… ради свиньи, пользующейся его тенью… Свинья, хоть и подрыла его корни, но спасла вековой бук. А люди? Те люди, которым доверили эту жемчужину Кавказа, этот красивейший маршрут, Клухорский, что делают люди? Вот один из них. Молодой. Он здесь распоряжается. Он назначен заведующим Аджарской турбазой.

Я лежу под звездным небом, которое, увы, уже не заслоняют от меня ветви деревьев. Рюкзак под головой кажется особенно жестким и, как я ни кутаюсь в свое походное одеяло, сон нейдет, несмотря на усталость. Я не могу отвесть глаз от огромного костра, на который валят все новые и новые бревна. Время – час ночи. Группа молодежи давно поужинали, но сидят у костра. Поют песни? Нет. Слышны похотливые взвизгивания и плоские шутки. Изредка затягивают фальшиво и вразброд одну из дурацких песен, к сожалению, в моде у альпинистов, вроде «Жора, подержи мой макинтош». Опять взметнулся сноп искр, опять навалили новое бревно на костер. Теряю терпенье. Встаю и подхожу к ним.

«Ребята! На груди у вас комсомольские значки. А где ваша комсомольская совесть? Туристы для того, чтобы сварить себе ужин, собирают сушняк и валежник. А вы валите на костер готовые бревна – те бревна, что были красавцами-деревьями, и вы их без толку жжете, хотя уже второй час ночи, а туристам полагается в 10 часов ложиться спать!»

Один было начал оправдывающимся тоном: «…мы сами напилили….», но другой его уверенно перебил: «Топай отсюда, старуха! Не ты нам дрова даешь!» И начальник Турбазы, молодой комсомолец, сидит в их рядах и присутствием своим санкционирует их поведение, и одобряет их слова. Я повернулась и ушла. Вновь взметнулись снопы искр. Еще два бревна вкатили на костер…

Нашей молодежи слишком надудели в уши, что молодость – их огромная заслуга перед отечеством. Молодость – прекрасна. Ей все принадлежит: силы, здоровье, будущее. Она имеет все права… кроме права разрушать, уничтожать то, чего она не создала, и права унижать тех, кто пережил их годы и имеет тот опыт, который им еще предстоит приобресть. Быть вандалами – это право не дано никому. Берегите ценности, принадлежащие стране, человечеству… да, наконец, и вам самим, и потомкам вашим!

 Туристы на Клухорском перевале 

Когда мы слышим слово «туристы», мы представляем себе группу людей – загорелых, с неизменными рюкзаками, немного растрепанных, но полных бодрости и жизнерадостности. Они или идут гуськом по тропе, или любуются дивной панорамой, открывающейся с вершины гор, или собрались группой в тени утеса, чтобы подкрепиться теми запасами, что у них есть, поделиться впечатлениями, перекинуться веселой шуткой. В их позах – непринужденность, во взгляде – любопытство и радость: они наслаждаются красотой природа, новыми впечатлениями – даже теми походными трудностями, которые так приятно преодолевать в дружном коллективе.

И вот я сижу у родника в долине речки Клыч на южном склоне Клухорского перевала. Мимо меня… я не могу сказать «проходит группа туристов», так как та вереница, которая проносится мимо меня, не похожа на «группу туристов», а скорее напоминает беженцев, спасающихся от землетрясения.

Вот двое мужчин. Впереди стремительно шагает один: лицо, залитое потом, бледно, губы посинели, глаза без выражения; он явно на границе сердечного коллапса. За ним, вытаращив глаза и раскрыв рот, мчится плотный человек средних лет: он весь как раскаленная медь. Вот женщина. Возраст ее определить трудно, так как широкополая шляпа сбилась на лоб и закрывает все лицо, но, судя по фигуре, она уже вышла из того возраста, когда можно скакать по камням с легкостью газели; она уронила палку и мчится, расставив руки, как курица – крылья. Она делает невероятные усилья, чтобы сохранить равновесье, и ей это нелегко дается, так как обувь её и одежда отнюдь не приспособлены для лазанья по горам: на ней длинное платье и босоножки без пяток. Вот хрупкая, бледная девушка. Рюкзак сбился на бок, она торопится и не может его поправить: губы дрожат, как у обиженного ребенка, и на глазах слезы. И тут же группа альпинистов – десяток юношей и девушек, загорелых, полуголых – одежда сведена до минимума, рюкзаки – до максимума. Им явно скучно в этой компании: юные, натренированные ноги в башмаках, снабженных шипами, хотят развить предельную скорость, столь свойственную ракетным двигателям и альпинистам, но… им негде развернуться: слабенькие члены этой группы их тормозят и выводят из себя…

Один за другим мелькают они мимо меня. Я их считаю: их 49. И вспоминаются мне слова одного туриста, прошедшего Клухорский перевал и встретившегося мне в Сухуме: «…однажды вели группу в 200 человек. Это – кошмар! Мы просили сделать привал, остановиться… Он и ухом не ведет: знай понукает своего мула и рысит себе, а мы бежим, бежим…»

Смотрю на «проводника»: это – конный милиционер. Сам – горец, и лошадка его верткая, как ящерица. С горы он скачет с камня на камень, держа лошадь в поводу; на гору верхом трусит рысью. И вереница несчастных призраков, выбиваясь из сил, мчится за ним.

Вряд ли кто-нибудь испытывает удовольствие, и не думаю, чтобы кто-либо захотел вновь пройти по этому маршруту.

А между тем это, пожалуй, самый красивый из наших Кавказских маршрутов: он красив весь, от начала до конца, от голубой Кубани, только что рожденной под Эльбрусом, до Черного моря; хороши живописные ущелья, хороша Домбайская долина, окруженная острыми вершинами и ледниками, хороши горные реки, ручьи и водопады, поляны и озера, дивные леса, где можно встретить редкостные по красоте экземпляры деревьев всех широт – ели, сосны, буки, чинары, фиговые деревья. Красив и сам перевал с его озерами – голубыми и черными, амфитеатром гор и широким кругозором.

Но насладиться всем этим нельзя. Отчего?

И дико слышать ответ: разбойники, нападения, ограбления. Это – в ХХ веке? В Европе?! В Советском Союзе?!! Существует дорожный бандитизм и власти не в силах его обезвредить, пасуют перед ним? Никогда не поверю. Бандитов, так сказать, «рыцарей большой дороги», разумеется, нет. Есть злые люди. Они есть везде: и в городе, и в деревне, и в горах, и на базарах, и в трамвае, и на любом производстве…

Но милиционер не собирает двести домохозяек, чтобы повести их на базар, и когда мы идем из театра домой, милиционер с пистолетом не провожает нас домой, заставляя бежать рысью. Милиционер стоит на своем посту, сотрудники милиции зорко следят за порядком, общественность оказывает властям поддержку в борьбе с нарушителями порядка, хулиганами, злодеями и любителями легкой наживы. И граждане, несмотря на существование людей злой воли, живут, работают и отдыхают в полной от них безопасности. Если существует в этом необходимость, неужели нельзя на Клухорском перевале установить пост горной милиции, связанной телефоном с Северным и Южным приютом – хотя бы на четыре месяца, когда перевал открыт для туристов?

Отчего бы этот самый милиционер на своей гнедой лошадке и его коллега на муле не патрулировали бы эту горную тропу? Одно присутствие кошки заставляет мышей присмиреть, и присутствие поста милиции на перевале (откуда, к слову сказать, очень хороший кругозор) заставило бы людей злой воли дважды подумать, прежде чем рискнуть заработать пулю. Кроме того, если хоть некоторые из мастеров спорта и горных инструкторов будут вооружены карманным пистолетом, то прогулка через Клухорский перевал вряд ли будет опасней прогулки на базар, в баню или в кино.

И тогда будет достигнуто то, что является целью туризма: группы будут подбираться по возрасту, степени физической тренировки, по вкусам и целям похода. Те, кто послабее, пойдут со стариком-проводником, который погрузит их рюкзаки на ишачка и в трудных местах поможет почтенной даме перескочить с камня на камень; альпинисты вихрем промчатся, вооруженные ледорубами, высекая искры «кошками» своих башмаков; любители пейзажей смогут переводить фотопленки в таком количестве, как им вздумается, и каждая группа сможет отдохнуть и закусить тогда, когда в этом окажется необходимость, и все помянут добрым словом переход Теберда-Сухуми, прекрасный 43-й маршрут.