<В начале войны старшее поколение ссыльных не призывали в армию. В первые же месяцы войны молодое поколение получало право умирать за родину, то есть за Сталина, загнавшего их с родителями в Нарымские болота. Старших же стали брать в трудармию, куда-то в Томск на лесную биржу, где им приходилось не сладко. С женой одного из этих трудармейцев я часто разговаривала.>
Вся семья в радостном возбуждении. Нюра так и сияет.
– Ах, Фрося! Радость-то какая: с оказией Вася мой пишет – он женился... У нее – изба своя, корова, огород... Понимаешь? Своя картошка, молоко!
  – Постой-постой! – прервала ее я. – Так чему же ты радуешься?
  – Как чему? Да ведь он сыт! И мне не надо ему посылку снаряжать – от детей последнее отрывать. Ведь у меня их шестеро. А получают по сто пятьдесят грамм хлеба. Легко ли сухарей насушить?
– Ну а если он не вернется?
Она на мгновение призадумалась.
– Как не вернется? Он чай своим детям отец? Жалеет он их! Ну... там видно будет. Но он хоть сыт. И жив будет. Ну и мы хоть не очень сыты, но не замрем...
Я шла домой в раздумье. Как мать – она права. А как женщина?