<Суйгинские женщины> подходят, крестятся, кланяются земным поклоном. Я слышу:
  – Ты умираешь, Фрося, ангельская твоя душа! Ты за правду стояла... Жалела нас и детей наших... Господи! Будь милостив к рабе Твоей Афросинии! Пошли ей легкую кончину... Прости нам, Фрося, грехи наши. Мы не забудем помянуть тебя в молитвах наших. <Однако женщине срамно быть похороненной в мужском обличии, – дошло до моего сознания, – и мы принесли тебе все, чтобы обрядить в могилу…
В руку мне вложили восковую свечку, зажженную. Уходя, каждая клала к изголовью что-то из «женского снаряжения», а на скамейку кое-что съестное…
Я опять осталась одна. Одна во всем бараке. Но почему-то мне стало легче: я почувствовала, что здесь, в этом поселке, я не совсем одинока. Ведь пришли же со мной попрощаться эти совсем почти незнакомые женщины! Ведь обещали они молиться за меня! Да и на всем свете я не одна! Может, жива моя мать? Может, где-то там, вдалеке, молится она обо мне?>