– Что вы сделали с Керсновской?
Вопрос чисто риторический: избитая Керсновская едва на ногах стояла, и Байдин, прежде всего, подал мне стул. Полетаев начал:
– Она обматерила конвой...
– Что?! Она? Обматерила? Да вы шутите! Не то чтобы она, а в ее присутствии шахтеры не матерятся. Антоновна, расскажи, в чем дело?
И я рассказала. А парторг записывал. Когда я кончила, он встал.
– В чем ее вина? В том, что она назвала конвоира дураком. Что он дурак, явствует из его поведения. А что с ней сделали? Ее, не выслушав, не расспросив свидетелей, не дав ей поесть после целого дня работы, не получив санкции врача, повели в ШИЗО... А за что начальник режима дал ей пощечину? Чтобы сбить гордость? Гордость – чистое, облагораживающее чувство. Керсновская имела полное право на гордость. Совсем недавно она проявила мужество и находчивость, сумев предотвратить аварию и спасти жизнь трем своим товарищам. Кто дал право товарищу Полетаеву сбивать эту гордость пощечиной? Керсновская реагировала молниеносно, как и тогда, когда, рискуя жизнью, кинулась наперерез вагонам и перевела стрелку, чем и спасла своих товарищей. А теперь взгляните, что с ней сделали. И является ли воспитательной мерой содержание избитой уже немолодой женщины в холодной при 54 градусах мороза? К тому же раздетой? А что кроется за намерением отправить эту женщину в таком состоянии на работу в Песчаном карьере, работа в котором является тяжелым наказанием даже для здоровых нарушителей режима?
Начальник лагеря Амосов был как в воду опущенный. После речи парторга он предложил мне отдыхать. Я поблагодарила Байдина и парторга. Короткий поклон в сторону Амосова, взгляд, полный презрения, <на Полетаева>, и я ушла.