Ораз-Гюль освобождалась. Она просила пойти с ней, так как была неграмотна. Подавая ей справку об освобождении, чекист ей сказал:
– Ну вот, теперь ты знаешь, что нельзя скрывать преступников.
Боже мой! Что тут с нею стало! Вскинув голову и сверкнув глазами, она вся подалась вперед, сжав кулаки.
– Меня судили. Мой сын в тюрьме умер! Моя молодость в тюрьме прошла! Десять лет! И десять лет я честно работала. Хорошо работала! Все работала, как надо! Но если бы я продала своего мужа – отца моего ребенка, сына человека, в чьем доме я жила, и женщины, чей хлеб я ела... О! Тогда бы меня надо было убить, как с-с-собаку! Шариат! Ш-ш-шар-р-риат!!!
Чекист чуть не свалился со своей табуретки, и я, схватив Гюль-Ораз за руку, поспешила увести ее на вахту.
Вот это был взрыв! А ведь до того она смущалась, что-то лепетала чуть слышно, опустив голову...