|
п»ї |
 | ||
|
<< тетрадь 8, глава 23 >> | |
«...Добру молодцу урок», которого я не желаю признавать
Обычно санкарта рядового доходяги – это листок, сложенный пополам. Иногда еще один-два листика. На первой странице – фамилия, имя, отчество, статья, срок. Затем: сколько раз обращался в санчасть. В конце: «Жалобы на общую слабость. Жидкий стул с кровью. Направляется в ЦБЛ по поводу дизентерии».
За этим листком не видишь трагедию человека, который цепляется за жизнь, работая в надежде получить премблюдо и «талон + 1» или даже «+2», что дает право на ложку каши, дополнительных 100–150 граммов хлеба, а то и куска рыбы. Но голод, непосильный труд, непривычные морозы, а иногда депрессия сталкивают его в заколдованный круг: он теряет силы и больше не выполняет нормы, а невыполнение нормы влечет за собой урезанный паек. Он бьется как муха в паутине.
Бесполезно. Дистрофия. Атрофия мышц и слизистых оболочек, в том числе и пищеварительного тракта.
Хлеб из отходов, неободранный овес «жуй-плюй» не перевариваются, раздражают стенки кишечника. Понос. Обычный голодный понос, но при этом слизь, кровь.
Тогда ставят диагноз «дизентерия» и отправляют в ЦБЛ, чтобы не повышать смертность своего местного стационара.
Понятно, на такой канве любой недуг может вышить свой узор. Чаще всего – туберкулез.
Так умирают многие заключенные в первый, второй, третий год лагерной жизни.
Из Филиала – инфекционного отделения, владений доктора Миллера – доставили труп. Обыкновенный. Такой, какие оттуда доставлялись часто. Пожалуй, ежедневно. Немолодой уже, хотя дистрофики, даже совсем молодые, выглядят стариками. Истощение – предельной степени. Диагноз – тоже самый обыкновенный: дизентерия; алиментарная дистрофия третьей степени. В больницу его доставили неделю тому назад, очевидно, в таком состоянии, что помочь ему было невозможно.
Что же привлекло мое внимание в данном случае? Санкарта! Не санкарта, а целая книга: пухлая, со множеством вклеенных анализов, рентгеноскопий и прочего. Но главное – статья КРД*, улов 1937 года. Образование – высшее. Работает бухгалтером. Уже отсидел девять лет. Остался год. В санкарте отмечается, что больной всегда получал диетпитание. Hу, еще бы – бухгалтер!
«Нет! – подумала я. – Не от голодного пайка и не от непосильного труда на морозе отправился ты в лоно Авраамово».
Перелистав санкарту, я поняла все.
Три года тому назад – первые жалобы. Дальше больше: затрудненное глотание, похудание.
Приводили его на консультацию, но в больницу не положили: «Нет мест». (То ли не сумел подмазать? То ли надеялся дотянуть до воли?) Жалобы все более и более отчаянные: не только есть не может, но и воду глотает с трудом. Когда истощение достигло предела, его наконец сплавили в ЦБЛ. С диагнозом «дизентерия» его должны принять, даже если диагноз липовый.
Просмотрев санкарту, я поняла, в чем дело. На всякий случай провела рукой по его животу и сразу прощупала в области желудка опухоль. Рак!
Заглянула в историю болезни. О раке – ни слова. Ни намека.
Ладно! Спасти его было уже невозможно. И все же... Имеет ли право врач не осмотреть больного? Нет! Не имеет.
Имею ли право я при вскрытии «не заметить» раковой опухоли и подтвердить эпикриз? Нет! Не имею! Ведь «hie locus est...»
Так значит, ко всем неприятностям – еще одна? Ну и что же?! Как говорила Жанна д’Арк: «Поступай, как считаешь правильным, и будь что будет!»
 |
Прогулка за зону – это предлог, чтобы отлучиться из осточертевшего Филиала с его угнетающей атмосферой, а главное, поболтать с Владимиром Николаевичем Дмоховским, в то время уже успевшим освободиться.
И вот – входят.
Владимир Николаевич садится за свой стол, где он записывает протоколы. Миллер рядом. Не взглянув на прозекторский стол, на котором лежит тело, продолжает беседу.
Подождав немного, спрашиваю:
– Ну как, начнем?
– Начинайте! – не оборачиваясь в мою сторону.
– Ничего к эпикризу не прибавите? – спрашиваю, демонстративно проводя рукой так, чтоб опухоль была заметна.
– Добавлять нечего! Все ясно: дизентерия, алиментарная дистрофия третьей степени.
– А еще?
– Ничего больше. Это и есть причина смерти.
– А по-моему, причина смерти – кахексия*, вызванная интоксикацией в результате распада раковой опухоли.
– Какая наглость! Как она смеет? – вскакивая на ноги, завопил доктор. – Какая-то санитарка будет меня учить! Делай свое дело!
Я сдержалась. Что ж, буду «делать свое дело»...
Одним движением я вскрыла брюшную полость. Сквозь стенки желудка выпирала опухоль, которая проросла в печень и в поджелудочную железу.
Когда я вскрыла желудок, то чуть не задохнулась от смрада.
Опухоль напоминала мясистый цветок; отдельные «дольки» плавали в распадающейся массе...
Я молчала. Миллер смотрел с полнейшим безразличием.
Дмоховский переводил взгляд с меня на него.
Я пожала плечами и продолжала. Весь кишечник – и тонкий, и толстый – был гиперемирован. Да иначе и быть не могло при такой интоксикации!
И тут раздался голос Миллера:
– Гиперемия толстого кишечника. Пишите: дизентерия и алиментарная дистрофия третьей степени.
– Нет! Рак. Кахексия, вызванная раковой интоксикацией.
– Молчать! Не твое дело!
– Свое дело я знаю, чего нельзя сказать о вас...
Кондрашка его не хватил, но он стал багровым, как разгневанный индюк, и наклонился через стул, замахнувшись кулаком для удара. Я подняла руку и направила лезвие ножа в его сторону. Миллер попятился.
Опрокинув стул, вскочил Владимир Николаевич. Не помню, что он говорил... Шутил, по обыкновению, и увел доктора Миллера в соседнюю комнату, в канцелярию.
Вскрытие закончила я одна.
Смерть, может быть, и радовалась тому, что она смогла помочь Жизни, но мне было не до смеха!
| ||
|
<< тетрадь 8, глава 23 >> | |
Материал сайта можно использовать только с разрешения наследников.
Условия получения разрешения.
©2003-2024. Е.А.Керсновская. Наследники (И.М.Чапковский ).
Отправить письмо.
