п»ї |
<< тетрадь 3, глава 30 >> |
Работать приходилось с невероятным напряжением, и отнюдь не только физически. Мало того, что нас «хлестали рублем», предъявляя все более и более строгие требования. Например, бревно выбраковывалось и не подлежало оплате, если хоть один сучок можно было прощупать рукой. Сучок должен был быть обрублен заподлицо – как отполированный.
Вдобавок ко всему этому, над нами постоянно висела угроза суда за саботаж по ст. 58, п. 14 УК, если в течение рабочего дня ты почему-либо 20 минут не работал. Хохрин с часами в руках прятался за стволами деревьев и засекал время. Подкрадываться и выслеживать он умел! Его присутствие ощущалось, даже когда его не было, и это доводило людей до истерики. К вечеру мы все теряли контроль над собой: руки и ноги дрожали, зубы стучали и перед глазами все плыло.
Собственно говоря, моя работа была самая каторжная: нужно было всюду поспеть и все успеть, и оплачивалась она до смешного низко, но у Афанасьева дело обстояло не в пример хуже. К вечеру смотреть на него было тяжело. Помню, как однажды он, ломая руки, опустился на пень.
– Фрося, – сквозь слезы взмолился он, – я не могу! Пересчитай ты эти проклятые сантиметры! Три месяца назад Сима родила мне дочку. Хоть бы до весны дотянуть – сходить в Каригод посмотреть на своего ребенка! Засудят, в тюрьму угонят – и не увижу я ее. О Боже, Боже! Пожалей мое дитё...
Когда меня судили, то одно из обвинений строилось на доносе, написанном им, в котором он указывал, что я не одобряла распоряжений начальника. Очной ставки, однако, с ним не было: к тому времени Хохрин его уже засадил в тюрьму. Успел ли он повидать свою дочку, не знаю.
Разумеется, при таких условиях работы травматизм был весьма высок. И остается лишь удивляться, что он не был еще выше. Должно быть, оттого, что очень уж сжились местные лесорубы с тайгой!
С колхозниками, отбывающими трудгужповинность, дело обстояло хуже. Хотя, казалось бы, должно быть как раз наоборот: они были сравнительно сытые, «на своих харчах», и никто их не подгонял, так как они должны были «закончить урок» и – айда до дому.
Нет! Этому трудно поверить, но было именно так: Хохрин приказал ему работать. При сотрясении мозга, даже незначительном, если человек был без сознания минуту или меньше, первое, что необходимо пострадавшему, – это покой. Но Хохрин бубнил свое:
– Солдаты на фронте... Мы фашистов унистожим...
Человек подчинился, попытался работать. Домой его привели. Верней – приволокли. Медсестре Оле Поповой Хохрин приказал:
– Освобождения не давать!
Первые день-другой ему, казалось, было не так уж плохо, хотя рвота мучила почти непрерывно. Затем боли начали усиливаться, сознание не возвращалось. Сначала он молча поскрипывал зубами, затем стал стонать, бормотать и под конец – кричать.
– Головушка... За что? За что?.. Головушка...
Монотонно и непрерывно. Немного он успокаивался, когда я клала на голову холод. И так сама чуть живая от усталости, ночью, вернувшись с работы, я возилась с больным: меняла и споласкивала пеленки (он мочился непроизвольно), поила его и меняла компресс. Пусть он обречен, но я не могла иначе...
Тут у меня опять произошла крупная коллизия с Хохриным.
Прихожу я однажды с работы. Ох, отдохнуть бы поскорей! Вот сейчас вымою больного, положу лед на голову, он притихнет немного и тогда – спать, спать! Но что это? В бараке темно. В темноте мечется больной:
– Головушка.. О Господи!.. За что?.. Головушка...
В темноте топчутся люди, наталкиваясь друг на друга.
– В чем дело? Почему темно? Где лампа?
– Лампу Хохрин велел отнести в клуб: он проводит собрание.
– Так ведь в клубе есть большая лампа!
– Из клуба лампу Валентина Николаевна забрала: у ее лампы стекло лопнуло.
– Ах так!
И вихрем – в клуб. Куда и усталость делась! Мгновение задержалась на пороге. Ровно столько, чтобы услышать: «...Фашистов мы унистожим...» И твердым шагом – к трибуне.
– Дмитрий Алексеевич! Нам нужна лампа: у нас лежит тяжелобольной.
Немигающие глаза уставились на меня. «Глаза трупа», – подумала я и даже вздрогнула от отвращения.
– Ваш больной – си-му-лянт, – проскрипел он в ответ, – он просто не хочет работать.
– Этот «симулянт» умирает. И умирает оттого, что вынужден был работать с сотрясением мозга и повреждением черепа. Если бы тогда вы не заставили его работать, дали отлежаться, то теперь ему не пришлось бы лечь в могилу! А лампу велите принести из дому: у вас их две.
Я взяла лампу и, не потушив ее, понесла к выходу. «... сорвала важное производственное совещание, оставив зал в темноте», – значилось в доносе Хохрина.
<< тетрадь 3, глава 30 >> |
Материал сайта можно использовать только с разрешения наследников.
Условия получения разрешения.
©2003-2024. Е.А.Керсновская. Наследники (И.М.Чапковский ).
Отправить письмо.
п»ї |