Сегодня, 8 марта, в день памяти Е.А. Керсновской, предлагаем вам вспомнить о Евфросинии Антоновне вместе с Дарьей Чапковской.

Правдивые свидетельства об одном из самых трагических отрезков в истории нашей страны – периоде сталинских репрессий – сейчас, как никогда, нужны и важны для наших соотечественников. Это еще раз доказала встреча, состоявшаяся 20 февраля в Санкт-Петербурге, в Книжном доме «Глагол». Она была посвящена жизни и творчеству Евфросинии Антоновны Керсновской, пронесшей через испытания ГУЛАГа высочайше человеческое достоинство. Участники этой встречи – слушатели санкт-петербургского радио «Град Петров», где недавно транслировался цикл программ по предыдущей книге Е.А. Керсновской «Сколько стоит человек» – задали немало вопросов не только Игорю Чапковскому, который является наследником авторского права Е.А. Керсновской, но и Дарье Чапковской, ухаживавшей за Евфросинией Антоновной в последние годы ее жизни. Вот о чем шла речь:

– Даша, не всегда отношения молодой девушки и старого больного человека складываются хорошо. Расскажите подробнее о ваших отношениях, разговорах с Евфросинией Антоновной. Не хотелось ли вам в свои 15-16 лет пойти на танцы, на свидание, погулять со сверстниками?

– Известно, что у каждого человека, помимо биологического, есть еще и свой психологический возраст. Так вот, Евфросиния Антоновна в душе всегда оставалась молодой. Я бы даже сказала – юной. Ее внутренний возраст соответствовал 15–17 годам, поскольку ей был созвучен и юношеский максимализм, и любознательность, и жажда путешествий. К сожалению, я не была знакома с ней в то время, когда она была моложе и любила собирать вокруг себя подростков – детей своих друзей – и отправляться с ними в увлекательные походы в горы. Но даже когда у нее появились физические ограничения, она была не стара душой, так что у нас с ней не было никакого диссонанса. Мы очень хорошо общались, обсуждали все, что угодно, много читали вместе. Она и сама была неиссякаемым кладезем информации, что меня очень привлекало, и я фактически ни в каком другом общении не нуждалась. Хотя, конечно, я виделась со своими сверстниками, живущими по соседству, у меня была возможность погулять с ними, но, например, на танцы мне и самой никогда не хотелось. Рядом с Евфросинией Антоновной мне было очень хорошо.

– Сейчас у старых людей очень часто распространена деменция. А что можно сказать о Евфросинии Антоновне: имела ли она здравый ум до конца жизни?

– К старости у Евфросинии Антоновны возникли лишь физические ограничения: у нее ухудшилось зрение, ей было трудно читать. К тому же, не могла не сказаться на ее здоровье многолетняя работа в шахте, с отбойным молотком. Выйдя на пенсию, она была вынуждена пользоваться костылями из-за разрушения тазобедренного сустава. Но при этом здравый ум и ясную память она сохраняла до конца своих дней. Помнила все девять языков, выученных в молодости. Когда в журнале «Огонек» были опубликованы отрывки из ее воспоминаний, к Евфросинии Антоновне приезжали заинтересовавшиеся ее судьбой журналисты, в том числе иностранные, и со всеми ними она беседовала на их родных языках: французском, румынском, немецком. Я помню, как был удивлен фотограф из Германии Ганс Буркхард, что она использовала, как он говорил, «высокий стиль» – немецкий язык, которым написаны классические литературные произведения. Вообще. Евфросинию Антоновну отличали большая емкость и цепкость памяти, она могла с большой точностью вспомнить и в деталях воспроизвести события прошлого – поэтому ее книги так точны.

– Как и где Евфросиния Антоновна пришла к вере? Было ли это традицией ее семьи?

– В той среде, в которой Евфросиния Антоновна родилась и выросла, религиозность была частью воспитания. Но не преследовалась цель навязать обрядовость. Люди ее круга прогрессивны, они – приверженцы инновационных идей и при очень высоком уровне морали не стремились придерживаться внешних традиций православия. Отсюда и короткая стрижка Евфросинии Антоновны, и привычка ходить в брюках, и суфражизм.

– Общалась ли Керсновская с неверующими людьми или у нее был узкий круг духовных сестер и братьев?

– Обладая огромной широтой взглядов, она не разделяла людей на верующих и неверующих. Евфросиния Антоновна была человеком, открытым миру, и сама она, я бы сказала, была человеком мира. Всех людей она любила и принимала такими, какие они есть. К себе была гораздо требовательнее, чем к другим. Притом, что она ощущала себя дворянкой, человеком голубых кровей, снобизма у нее не имелось никакого. Она была гостеприимна и, когда у нее еще были на это силы, любила собирать гостей, угощать их.

– Какие книги Керсновская любила читать (из классики)? Какие книги Вы читали ей вслух?

– Это литература XIX века: Пушкин, Лермонтов и другие авторы. Любила она и французские романы, в частности, «Трех мушкетеров» Дюма. Ее внутренняя юность соответствовала таким же идеалам. Многие книги мы перечитали вместе, и при этом я замечала: то, что большинство наших современников воспринимают исключительно как литературный сюжет, для таких людей, как Евфросиния Антоновна, было частью близкой им жизни, то есть пафос того времени был для них настоящим. Она очень любила Сервантеса, ей близок был рыцарь печального образа – Дон Кихот, она себя с ним постоянно идентифицировала, поскольку так же, как и он, была готова заплатить самую высокую цену за свои идеалы и принципы. Мы брали очень много книг в библиотеке – по пятнадцать-двадцать штук сразу. Читали, спорили, и я понимала, что ее служение литературным идеалам было подлинным. А когда появилась возможность получать из-за границы изданную там диссидентскую литературу, отец привозил нам эти книги целыми чемоданами, мы прочитали всю "тамиздатовскую"* литературу, которая существовала на тот момент.

– Любила ли Керсновская читать духовные книги и молитвы?

– У Евфросинии Антоновны были особые, очень личностные духовные отношения с Богом. Она была человеком, который не выносил свою религиозную жизнь на всеобщее обозрение. Складывалось впечатление, что обрядовая сторона христианства для нее была вообще не важна, хотя я знаю, что это не совсем так. Тем не менее, эта грань ее жизни была скрыта от всех, в том числе и от близких людей, и я не видела у нее в руках духовные книги, да и не очень-то доступны они были в то время.

– Была ли Евфросиния Антоновна влюблена? Рассказывала ли она об этом?

– Мы не говорили с ней об этом. Я так понимаю, что некой романтической любви к какому-нибудь большеглазому юноше у нее не было, она в этом просто не нуждалась. На мой взгляд, она просто находилась вне многих привычных нам рамок, в том числе и гендерных. Возможно, ее личная жизнь могла бы сложиться и по-другому. Но так получилось, что после смерти отца ей пришлось взять на себя все заботы о хозяйстве, а потом была тюрьма, северные лагеря, где было совершенно не до этого. При всем этом к понятиям дружбы и любви она относилась очень трепетно.

– Даша, были ли моменты, когда Евфросиния Антоновна могла обидеть словом из-за своей прямоты?

– Думаю, да. В Ессентуках местные старушки частенько дулись на нее, потому что она очень не любила пустой болтовни. У нее было такое ощущение, что времени осталось мало, а успеть надо еще многое. Она рано вставала, писала книгу, работала в саду, и, если ее пытались вовлечь в праздные беседы, она могла прямо ответить, что она думает по поводу переливания из пустого в порожнее.

– Что Керсновская говорила о 1990-х годах, представлялись ли они ей лучше или хуже другого времени?

– Евфросиния Антоновна имела очень точное видение, суждение по поводу 1990-х годов. В перестройку мы испытывали большой подъем в предвкушении того, что сейчас начнется новое время. А она сказала, что коммунизм, если и уйдет, то сильно хлопнув дверью. И чтобы мы не испытывали иллюзий: последствия прежнего строя будут ощущаться еще очень долгие годы. И даже к гласности, начало которой она застала, Евфросиния Антоновна относилась трезво: мол, то, что можно обо всем говорить вслух, еще не значит, что что-то будет происходить на деле.

– Когда Евфросиния Антоновна начала записывать свои воспоминания и когда закончила?

– Записывать воспоминания, сопровождая их рисунками, Евфросиния Антоновна начала сразу после смерти матери и работала над ними очень интенсивно, закончила меньше чем за два года. Затем она в течение нескольких лет – это была большая работа – она заново повторила, по той же структуре, с некоторыми отличиями, в тексте и в рисунках, еще один тетрадный вариант.

Также она сделала рукопись воспоминаний в альбомном варианте, которая отличается тем, что на каждой странице она сделала рисунок с расширенной подписью, хранила его в Ессентуках, в ее саду в сарайчике под названием «вигвам».

В целях безопасности, комплекты тетрадей были отданы для хранения разным людям. Например, один экземпляр она хранила в Одессе у ее первой учительницы Маруси Ольшевской, которая потом, в перестройку, передала через выступавшего в Одессе Зиновия Гердта** этот комплект тетрадей в Москву моему отцу.

– Как удалось сохранить такие записи и рисунки в советское время?

– Евфросиния Антоновна сохраняла свои рисунки и рукопись в тайне, опасаясь за их судьбу. Передача тетрадей с воспоминаниями из Ессентуков в Москву в начале восьмидесятых годов затевалась для их хранения. В этом участвовала целая цепочка норильских друзей Евфросинии Антоновны, например, Катя Мовсесян из Пятигорска, Владимир Ройтер из Москвы…

А ее друзья в Москве на этом не остановились, увидев, какое это уникальное свидетельство, они сделали «самиздатовский* вариант»: 4 машинописных копии текста тетрадного варианта. Одну копию, переплетенную в шесть томов, передали обратно в Ессентуки, и, хотя Евфросинии Антоновне было тогда уже было 76 лет, она всё помнила и хорошо рисовала. Она прочитала текст и на оборотах многих листов сделала рисунки с подписями, в стилистике альбома, но в другом формате! Один экземпляр машинописи хранился в Ессентуках, до «перестройки» - на чердаке дома, а потом в доме, мы его перечитывали. Три других экземпляра машинописи находились в Москве, у моего отца, один также был переплетен, и потом отец именно этот экземпляр машинописи осенью 1989 г. отнес в журналы, где потом вышли в 1990 г. публикации: очерк «Житие Евфросинии Керсновской» в «Огоньке» и «Наскальная живопись» в журнале «Знамя».

– Когда и где родилась мама Евфросинии Антоновны, в каком году умерла?

– Александра Алексеевна родилась в городе Кагул в семье Каравасили в 1878 году, а умерла в Ессентуках в 1964 году.

– Какова судьба других близких родственников Евфросинии Антоновны?

– Отец Евфросинии Антоновны умер еще до того, как Бессарабия стала частью советской территории. Её родной брат Антон был выдающийся военный историк Русского Зарубежья, в годы Второй мировой войны участвовал во французском сопротивлении, был ранен, после у него открылся туберкулез и он умер в 1944 году. Он похоронен со своей женой в Париже на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа в одной могиле, детей у них не было. К настоящему времени, насколько нам известно, прямых родственников братьев Керсновских не осталось. А двоюродные и троюродные эмигрировали в свое время из Бессарабии или из СССР в Румынию, во Францию.

– В каком году Керсновская уехала из Норильска?

- В 1952-м она была освобождена, но осталась в Норильске, работала там уже в качестве вольнонаемной. Затем, побывав в отпуске в Молдавии в 1957 году, она узнала, что ее мать жива, разыскала ее, но тоже еще не сразу уехала с Севера. И лишь году в 1960-м они вместе с матерью, наконец, стали жить вместе в Ессентуках.

– Где похоронена Евфросиния Антоновна и как найти ее могилу?

– Евфросиния Антоновна похоронена в Ессентуках на старом кладбище, возле аэропорта. На сайте есть описание, как туда пройти: от входа на кладбище ее могила находится в первом квадрате справа.

– Хотелось бы узнать адрес, по которому Е.А. Керсновская проживала в Ессентуках.

– Она жила на улице Тихой, а сейчас это улица Нелюбина.

– Какова судьба домика и садика Е.А. Керсновской в Ессентуках?

– Дом ее сохранен, и она просила его не продавать. В одной половине там постоянно проживают те же соседи, которые были и при ней, они присматривают за порядком. А мы приезжаем туда летом.

– Даша, расскажите о Ваших поездках и встречах в Сороках и в Норильске.

– И в Молдавии, и на Севере Евфросинию Антоновну люди помнят и чтут. Побывав в Сороках (в Молдове) и в Норильске, я убедилась в этом и даже заметила, что, помимо фактов, ее имя уже обросло легендами. В Норильске на вечере, посвященном ее памяти, было очень много людей – от пенсионеров до школьников. А в Молдове за могилами ее отца и деда до сих пор местные жители тщательно ухаживают, а на том месте, где стоял их дом, никто не селится, поскольку они были изгнаны оттуда. Вообще, нужно понимать, что Евфросиния Антоновна – единственный человек, который задокументировал свидетельства местных жителей о присоединении к СССР Бессарабии. А кроме того, она была одним из немногих людей, рассказавших о начале строительства Норильска.

– Как вы думаете, в чем главный секрет Евфросинии Антоновны?

– Она была человеком потрясающей силы, жизнелюбия, чистоты. В ней было очень много всего, и в тех или иных сочетаниях все это встречается и в других людях. Однако в ней лучшие качества соединились в настоящий монолит, то есть она была очень цельным человеком, четко следовавшим своим принципам. Это то, что нас обычно восхищает в детях, в юных людях. А она смогла сохранить эту цельность до конца своей жизни, несмотря на все перенесенные испытания.

– Спасибо за ответы на вопросы.

 Беседовала Нина Иванова.
____________
* «Тамиздат» - так назывались запрещенные книги и журналы, изданные «там», то есть за рубежом. «Самиздат» - способ неофициального и потому неподцензурного распространения литературных произведений, а также религиозных и публицистических текстов в СССР, когда копии изготавливались автором или читателями без ведома и разрешения официальных органов, как правило машинописным, фотографическим или рукописным способами.

** Зиновий Гердт - известный в то время киноактер и артист театра кукол.