Пятигорское телевидение. Молодежный канал «Зеркало». Телесюжет 1991 г.
После публикации рисунков в журнале «Огонек» в 1990 г. к Е. А. Керсновской в Ессентуки приезжали журналисты со всего СССР и из-за рубежа. Корреспондент пятигорского телевидения Ирина Гамазина и оператор Александр Миргород приходили к Керсновской домой трижды: зимой, когда та сильно болела, затем весной и летом.
Помогала вести беседу и рассказывала об их жизни Даша (Дарья Игоревна) Чапковская, которая приехала в Ессентуки из Москвы и с 1988 до 1994 года жила с Е.А. Керсновской и ухаживала за ней (в чем ей помогали Лена Бажина, Света Леонтьева и Катя Кошкина).
Интервью показывали по пятигорскому телевидению, в эфире шли титры и закадровая начитка автора, которых здесь нет. Чудом сохранилась эта видеокассета с рабочим материалом, которую журналисты подарили Е. А. Керсновской. В передаче звучит музыка Моцарта.
Запись частично расшифрована, стенограмма интервью приводится ниже.
ЗИМА
Корреспондент: — Здравствуйте! Вы не встаете, Евфросиния Антоновна? На улице упали?
Керсновская Е. А. (лежит с переломом): Да, было дело... Гололед, я так поскользнулась неудобно... Сильно болит.
— Я читала о вас статью в «Огоньке» и плакала... (Евфросиния Антоновна смеется.) Сейчас же много печатают о том времени, но на меня это такого впечатления не производило... А девочки хорошо помогают Вам?
Керсновская Е. А.: Очень. Весь день и всю ночь...
— В журнале пишут, что Вы поставили условие, что, если будут печатать Вашу книгу...
Керсновская Е. А.: Да, чтобы с картинками.
— Чтобы с картинками, чтобы без всяких сокращений, да?
Керсновская Е. А.: Ну, желательно, конечно.
— Почему это очень важно? Боитесь, что какие-то важные детали уйдут? Ведь всегда обычно идет какая-то редакция, что-то сокращают.
Керсновская Е. А.: Да, обычно сокращают как раз то, что важнее всего.
— Вы знаете, как мы Вас разыскали? Мне дали в адресном столе адрес: улица Тихая, а оказывается, что это уже не Тихая, а Нелюбина. Вы сколько лет здесь живете?
Керсновская Е. А.: Да с 60-го года. Уже достаточно. (Пытается сесть на кровати, но корреспондентка просит ее лежать.) Посмотри поди, думала, что я умираю, а я еще жива.
(Листают семейный альбом Керсновской.)
— Евфросиния — это же греческое имя?
Керсновская Е. А.: Да. Вот она самая, моя бабушка Евфросиния. А это мама. Такие были прежде семьи.
— Под вашей детской фотографией написано «Я одна и плачу». Не помните, почему Вы плакали?
Керсновская Е. А.: Знаю, что я расшибла голову, и меня посадил дядя и сфотографировал.
Мама меня всегда просила: «Расскажи, как ты там жила!» — а я не хотела. Она была уверена, что я хорошо жила, что меня очень ценили, как хорошего работника в шахте. Когда мама умерла, я сделала то, что она просила: села и написала. Одним духом.
— Но мама думала, что это нужно только для Вас, да?
Керсновская Е. А.: Да, конечно.
— А Вы как думаете, может быть, это еще кому-то нужно?
Керсновская Е. А.: Не знаю... Кому я еще могу понадобиться? Ну хорошо, пусть знают люди. Даша, вытащи эти книжки.
— ... ну, сейчас-то об этом и пишут, и вспоминают, и открывают правду...
Керсновская Е. А.: Да, теперь многое говорят.
— Скажите, а у Вас было такое, что не хотелось, чтобы люди знали, что Вы там были?
Керсновская Е. А.: Нет, я никогда не скрывала. Никогда не лукавила. Как оно было, так и говорила, и меня за это два раза судили.
— Из огоньковской публикации понятно, что у Вас много раз был шанс избежать такой тяжелой судьбы, но Вы шли напрямую, на испытание...
Керсновская Е. А.: Я осталась одна, у меня никого не было. О том, что мама жива, я не знала.
(Рассматривают рисунки, которые Евфросиния Антоновна сделала на оботе страниц самиздатовской машинописи.)
— А, вот этот рисунок как раз в «Огоньке» есть...
Керсновская Е. А.: Да, везли нас <в ссылку>, и этих двух несчастных девочек прямо с белого бала забрали. И сама революция, и все, что после было, об этом все пишут, каждый по-своему, но я могу судить только по тому, что я сама переживала.
— Вранья много?
Керсновская Е. А. (с усмешкой): Хватает.
(Разговор о переписке с оставшимися друзьями и знакомыми.)
Даша Чапковская: Мы ухаживаем за Евфросинией Антоновной с Леной, но мы не родственники. У нее осталась родственница в Румынии — Ирина Поп, и еще где-то в Греции есть родственники, а так больше нет. Ну, с Ириной мы переписывались, но она даже уже по-русски не пишет, только по-румынски.
— А Вы румынский помните?
Керсновская Е. А.: Понятно, помню.
Даша Чапковская: Евфросиния Антоновна вообще все языки знает.
— А сколько языков? Итальянский, конечно?
Даша Чапковская: Да, итальянский, испанский... в общем, когда три языка выучишь...
— Французский?
Даша Чапковская: Французский, немецкий, латынь...
Керсновская Е. А.: Французский для меня, можно сказать, родной.
— Да, а сейчас у нас ни образования, ни культуры — все порастеряли.
Керсновская Е. А.: Ничего, теперь по крошкам собирают — может, что-нибудь соберется.
— Евфросиния Антоновна, какие чувства были после освобождения? Наверное, уже и радости не было — столько пережито...
Керсновская Е. А.: Да, уже поздно было радоваться...
(Корреспондентка рассматривает графические пейзажи Керсновской.)
— Но все-таки на этих картинах видно, что Вы радовались... (Корреспондентка рассматривает пейзажи Керсновской) А что нужно иметь...
Керсновская Е. А.: Ничего.
— Что нужно иметь у себя в душе, для того чтобы всю жизнь прожить человеком?
Керсновская Е. А.: Надо иметь прежде всего душу. Чтоб была человеческая душа, правдивая, ну и, понятно, — бесстрашная.
ВЕСНА
Корреспондент: — Я когда первый раз пришла к Вам — у меня было чувство вины перед Вами...
Даша Чапковская (показывает норильскую газету): «Заполярная правда». Они не первый раз уже присылают нам газеты. Львов статью написал, он ведет рубрику «Корни». Статья называется «Святая Евфросиния с шахты 13/15». Это та шахта, в которой Евфросиния Антоновна работала двенадцать лет. Газета просит за прошлое прощения. Они приводят цитату из статьи пятьдесят какого-то года «Мухе не закрыть солнца», в которой Евфросиния Антоновна обливается грязью.
— В связи с чем? В связи с тем, что хорошо работала?
Керсновская Е. А.: Меня два раза судили, и все по той же статье, 58-й.
— «Одно письмо заставило особенно насторожиться работников редакции. Взрывник шахты, Кирсановская (даже фамилию переврали), пространно обвиняла работников горнотехнической инспекции в очковтирательстве и бездушии». То есть, перестройка у Вас тогда уже была, да, Евфросиния Антоновна?
Керсновская Е. А.: Ну это у меня лично.
(Корреспондент читает статью дальше.)
— Ну, молодцы они... Запоздалое покаяние...
Даша Чапковская: Простим мы их?
Керсновская Е. А.: Да. (Машет рукой.)
Даша Чапковская: А еще группа людей с радиостанции «Голос Америки», прочитав публикацию про Евфросинию Антоновну, собрали пожертвования. Они пишут: «Мы — люди разных национальностей и разных вероисповеданий... Рисунки Евфросинии Антоновны и очерк о ней в „Огоньке“ — это произвело на нас такое огромное впечатление! Вернуть жизнь человеку, конечно, мы не можем, но облегчить как-то...» И они собрали пожертвования и прислали, причем дошло сразу, через неделю после публикации. Еще они ей прислали складную коляску.
— Даша, а как ты думаешь, почему все-таки в нашей стране такого отклика не было? Все-таки мы поближе... Что случилось с нами?
Даша Чапковская: Там существует такое деятельное милосердие: не просто на словах. Евфросиния Антоновна сейчас стала достаточно известным человеком, тем не менее помощи нет. Цветы приносят — это, конечно, хорошо. Хотя: кооператив Кисловодска, прочитав «Огонек», сто рублей ежемесячно выделил, но я не запомнила его название. А от государства... Собес — он какую помощь оказывает? Приходила женщина из собеса: они могут человека пристроить в дом престарелых и положить в больницу. Это единственная помощь.
— А мы знаем, что такое дом престарелых...
(Идет разговор о том, что государство не может решить проблему помощи пожилым людям.)
Даша, когда мы в прошлый раз приезжали, вы должны были на следующий день ехать делать рентген. Расскажи, как это происходило.
Даша Чапковская: Когда Евфросиния Антоновна упала, мы не думали, что это перелом. Надеялись, что это ушиб. Надо было сделать рентген. Я пошла в поликлинику, нам сказали: «Мы этого не делаем». Ну, конечно, знакомый врач написала бланк направления на рентген и сказала: «Вызовите скорую помощь, они подвезут в поликлинику и обратно». Я пошла с утра звонить в скорую помощь, они сказали: «Мы таких вызовов не принимаем».Замкнутый круг. Приехал врач. Человек пожилой, лет так пятидесяти. Он сказал: «Мы такого не делаем, санитаров нет, кто понесет? Пусть бабушка идет!» Я говорю: «Ну как же, человек лежачий, как же можно ее заставлять идти!» Евфросиния Антоновна, конечно же, сказала: «Зачем унижаться? Дай мои костыли...» Но я до последнего момента упрашивала шофера, сказала, что дам денег, сколько нужно, носилки понесу сама. Я носилки сама и несла.
— А этот здоровый дядечка?
Даша Чапковская: Он сказал, что не понесет носилки, и шел рядом.
— Евфросиния Антоновна, в связи с этим вопрос: в лагерях медицинское обслуживание все-таки...
Керсновская Е. А.: Все-таки лучше.
— Все-таки лучше?!
Керсновская Е. А.: Лучше.
ЛЕТО
(В саду Евфросинии Антоновны.)
Корреспондент: — ...А какие здесь у Вас самые ценные цветы?
Керсновская Е. А.: Мне больше всего клематис нравится.
— А уход за ними трудный?
Керсновская Е. А.: Нет.
— Неприхотливые?
Керсновская Е. А.: Да.
(Разговор о публикациях.)
— После публикации Ваших воспоминаний в журнале «Знамя» я все пытаюсь понять: вот Вы пишете и говорите о том, что Вы хотели доказать, что Вы можете все выдержать, что Вы...
Керсновская Е. А.: Я полезный человек.
— ...что Вы полезный человек, что Вы хотите быть видны, как свеча в фонаре, со всех сторон. Но кому Вы хотели это доказать? Вы видели этих людей, которые вели себя так, как они вели...
Керсновская Е. А.: Но я думала, что они все ж таки люди.
