100 лет со дня рождения Евфросинии Керсновской
Одна из трагических страниц истории советского периода – это депортации с конфискацией. Как известно, не обошла эта беда и население Бессарабии. С 28 июня 1940 года до 22 июня 1941-го около 20 тысяч жителей стали жертвами первой волны сталинских репрессий. В 1949-м вторая волна унесла в Сибирь и Казахстан уже более сорока тысяч жителей советской Молдавии. Почти 5 тысяч были высланы в 1951 году (тут предпочтение отдавали священнослужителям). Ну и в промежутках, по некоторым оценкам, под карательный маховик попало ещё около десяти тысяч человек. Многие сгинули на каторге. Депортации коснулись всех слоёв населения, но прежде всего – «социально чуждых элементов»... Сегодня есть повод вновь коснуться этой трагедии.
У Солженицына, в «Архипелаге ГУЛАГ», мне запомнился такой пассаж: «В городе нет дома, из которого не было бы арестованных, да и крестьянские подводы с плачущими бабами запружают площадь перед орловской тюрьмой как на стрелецкой казни у Сурикова. Ах, кто бы это нам еще нарисовал когда-нибудь!». Нашёлся такой художник! Это помещица из Сорок – Евфросиния Антоновна Керсновская, которая целых 19 лет провела на лесоповале, в бегах, в тюрьмах и на этапах, в лагерях и на поселении (в т.ч. – 9 лет на подземных работах в шахтах Норильска).
По просьбе матери (которую не видела 18 лет) она составила обширные мемуары (их издание составляет 6 томиков, 1888 страниц). Да еще 700 рисунков, в которых запечатлела всё увиденное «там». Никто еще не описал (и никогда не опишет) реалии «40-го года» в Бессарабии, как это сделала Е. Керсновская. Боясь конфискации своих заметок, она повторила их 5 раз (и текст, и рисунки!). Хранила всё это у верных и надежных друзей. Среди них оказался и Зиновий Гердт.
В этом месяце исполнилось 100 лет со дня рождения Евфросинии. Впечатляет ее родословная. Дед по отцу – польский граф Антон Керсновский, а бабушка по отцу – австрийская баронесса Елена фон Бухентальд (оба похоронены в селе Околина Сорокского уезда). Прапрадед по матери – предводитель греческой общины Константинополя. Когда в 1821 году началось греческое восстание «Гетерия» («Этерия»), этого предка (вместе с патриархом) повесили на канделябре Кафедрального собора. Оба мученика канонизированы греческой церковью.
Сын того предводителя – Дмитрий Кара-Василе – основал Кагул, был другом господаря Александра Иона Кузы. А уже племянник Алексей (т.е. дедушка Евфросинии) стал депутатом Румынского парламента до 1878 г., затем – градоначальником Кагула, а в 1911 г. – депутатом III Государственной Думы.
Отец Евфросинии был юристом в Одессе. Вместе с другими представителями одесской интеллигенции и чиновниками (700 человек) он был приговорен к смертной казни в 1919 году. Но конвоир узнал в нём адвоката, который однажды ему помог, и отпустил Керсновского. Оставив дом и имущество на разграбление новым властям, вся семья при помощи греческих контрабандистов бежала в Бессарабию (место спасения в те ужасные годы). Поселились в деревне Цепилово, в своём имении, в 7 км от Сорок. Мама, Александра Алексеевна, преподавала английский и французский в местных лицеях. Брат Антон учился впоследствии в Вене и жил в Париже, стал знаменитым военным историком.
Сама же Евфросиния посвятила себя родителям, полюбила сельскохозяйственную работу, отказалась от учебы во Франции. Она ходила босиком за плугом, косила пшеницу и скирдовала сено на равных с крестьянами, сама доила, убирала навоз, кастрировала лошадей и поросят (у нее было зоотехническое высшее образование).
Да, еще любила охоту. Она стала достопримечательностью нашего города Сороки. Все удивлялись и любовались ею, когда Евфросиния появлялась верхом на красивой лошади, с ружьем за спиной, с револьвером на боку, с двумя-тремя зайцами и несколькими утками, привязанными к седлу (подарки друзьям). Добавьте еще, что она говорила на девяти европейских языках. Кстати, изъяснялась и на идиш, и по-цыгански (очень полезные языки в Сороках во все времена).
А 10 июля 1940 г. ее и маму выгнали на улицу, босиком, в одних халатах. Евфросиния не растерялась – нанималась колоть дрова, копать землю, пахать в поле. Весь город удивлялся – «Ах, как можно, это же наша барышня!». Вызвали ее в НКВД и спросили: «Что вы хотите доказать своим поведением?». А она: «У вас что написано? Кто не работает – тот не ест». А я хочу хорошо поесть. Оставьте меня в покое!».
Но ее не оставили. И она была «поднята», т.е. депортирована в Томскую тайгу – на лесоповал. Каторжный труд, холод и голод, борьба с насекомыми и безжалостной администрацией... Евфросиния сбежала, прошла 1500 км по диким местам, но её всё же поймали. Приговорили к смертной казни, но она отказалась просить о помиловании. Оставили жить и трудиться в неволе. В тюрьме она совершила непростительный проступок – оскорбила поэзию Маяковского и даже самого Сталина. После чего состоялся второй суд, и опять ей дали 10 лет.
Евфросиния работала хорошо, держалась гордо (за оскорбление – дралась с охранниками), помогала слабым. Труд ее спас: ухаживала за поросятами, чинила бочки, таскала тяжелые грузы, хоронила мертвецов, стала медсестрой, отличилась в Норильской шахте – на взрывных работах.
На своём извилистом хождении по мукам она встретила немало евреев. В 40-м вагоне поезда №17 (маршрут Флорешты – Томск) её товарищами по несчастью оказались и еврейские семьи из Сорок. Среди них – знакомые моей семье владельцы фирменного обувного магазина братья Барзак и кондитер Зейлих (со всеми домочадцами).
Помню, что в довоенные годы мои родители (перед возвращением домой в наши Кришкауцы) всегда загружались конфетами и пирожными у этого Зейлиха. Кондитер не выдержал испытания лесоповалом и повесился. В советские времена в его заведении тоже размещалась кондитерская.
…Однажды, в 1939-м, наша семья (папа, мама, я и тётя Вероника) шли по главной улице, а Domnul Мейер Барзак стал перед нами: «Aй-aй-aй! Вы уже второй день в городе, а ко мне не заходите. Этого хорошего мальчика надо обуть. И для мадам кое-что новое имеется». Отец сетует, что деньги на исходе. «Какие деньги? Вы о чём? Я вас помню, когда были еще гимназистами. Всё, заходим!». Папа капитулирует – и все мы поворачиваем к обувному магазину (там, где ныне швейная фабрика). И вот я с волнением читаю у Керсновской: «Старик Барзак ползал в снегу, целовал ноги надзирателю Хохрину. «Больше не могу!» – плакал и извивался Барзак. «Не можешь, так умри!» – был стандартный ответ этого изверга».
Евфросиния пришла к горькому выводу: в тюрьмах и лагерях невозможно кому-либо доверяться. И, тем не менее, среди редких порядочных людей она назвала Хайма Вейсмана, сына раввина из Гомеля, и Сару Гордон, начальницу санчасти. Примечательно, что она доверилась и родственникам киноактера Зиновия Гердта, которые спрятали один комплект ее мемуаров и рисунков. Наша героиня была очень признательна Вейсману за полезные советы начинающему зэку, а Саре – за приобщение к тюремному медицинскому делу.
В июне 1948 г. мой отец встретил на вокзале в Дрокии Мейера Барзака. Выглядел он плачевно, и отец его поначалу даже не узнал. Мейер рассказал отцу свою печальную историю. Целую ночь они ждали поезд на Кишинев и беседовали о приключениях сорочан. Было бы здорово, если бы отозвались внуки Барзака, проживающие ныне в США (Даллас).
<…>
* * *
Вернёмся к судьбе Керсновской. Она жила уединенно в Ессентуках, вдали от посторонних глаз. Выращивала свой сад. Ежедневно ставила на пороге миску с фруктами, овощами и запиской: «Для прохожих». Пенсию отдавала сиротам.
Ее имя было известно в среде московских интеллектуалов, изучавших историю репрессий. Поэтому, когда летом 1987 г. с Евфросинией случился инсульт, к ней прислали помочь московскую школьницу – Дашу Чапковскую. Они привязались друг к другу. Даша – дочь математику Игорю Чапковскому. Он энергично занялся систематизацией этого литературного и художественного наследия, организовал публикации. Евфросиния, уже совсем старая, пришла в себя, стала говорить (медленно) и ходить (тоже медленно). Сохранила память и ясную голову. Даша осталась в Ессентуках до самой кончины нашей сорочанки (8 марта 1994 г.).
В ноябре 2005 г. Даша и литературный редактор Галина Атмашкина были у меня в гостях. Поехали вместе со мной в Сороки, в деревню Околина и в Кагул. Посетили некоторых бессарабцев, которые вместе с Евфросинией были отправлены в знаменитом «вагоне № 40».
Московские почитатели Е. Керсновской организуют 29 января конференцию, посвященную 100-летию этой удивительной женщины. Приглашён и я... А 29 февраля у нас, в Национальной библиотеке, пройдет конференция «100 лет Керсновской». Мною подготовлен комплект из 80 листов (формата А4) с иллюстрациями, информацией и т.д. Надеюсь, что этот материал станет книгой о моей землячке.
Аурел МАРИНЧУК,
доктор физико-математических наук
Газета « ЕМ» №3 (212), январь 2008
http://dorledor.info/magazin/index.php?mag_id=231&art_id=2589&pg_no=1
P.S. Моя семья не была репрессирована. Но я постоянно думаю о десяти ребятах из моего IX класса, о тридцати учителях, друзьях отца, о брате моей бабушки (Антонуцэ Каптарь, его жена и 8 детей), которые пострадали. Они не писали мемуаров. За них всё сказала Е. Керсновская.
