<Еще один «урок» – последний ли? – я успела получить буквально накануне того дня, когда я покидали Норильск. Все мои вещи я отдала Нинке Курчавиной. Комната, уже не была моей: моя жилплощадь принадлежала шахте... Но я сделала обмен с моими соседями через коридор – жучкой Ленкой и её «мужем» Васей-железнодорожником, который бывал трезв (относительно) лишь по пятницам...
Дверь с шумом раскрылась, в комнату буквально влетела Ленка – простоволосая, растрепанная, грохнулась передо мной на колени…>
Она на коленях ползла ко мне и, ломая руки, вопила:
– Антоновна, плюнь мне в рожу и скажи, что я – сволочь и блядь!
<– Тебе виднее, – сказала я, пятясь от неожиданности.
– Нет, ты так и скажи! Ты – вот как всегда была к нам добра! Стал бы кто на твоем месте хлопотать, чтобы мы переселились в сухую комнату? А мы в благодарность за твою доброту... тебя продавали... Да! Как Иуда продавали! Так знай же: майор КГБ вызвал Васю к себе и велел, как только почтальон опустит письмо в твой ящик, его вытащить и отнести его в их штаб, на Гвардейскую площадь. Там он ожидал с четверть часа. Затем возвращали письмо. Целехонькое!..
- Тебе виднее, - сказала я, пятясь от неожиданности.
Тошнота подкатила к моему горлу: слова, полные материнской любви... и взоры палачей, которые дотошно выискивают, чтобы извлечь из этих строчек, полных любви, такого, что можно было бы использовать против ее столь горячо любимой дочери! Нанести удар материнской рукой! Может ли быть что-либо более гнусное? Но это и есть «советская система».>