Евфросиния Керсновская – Лидии Ройтер
30 <января(?)> 1980 г.

Дорогая Лидия Эразмовна!
С Новым Годом я уже Вас поздравила. А точнее, поздравила с Новым Десятилетием, 1980-90 г., хотя, откровенно говоря, крепко сомневаюсь, что это наступающее десятилетие мирно доковыляет до последнего десятилетия настоящего, XX-го века.
Все движется. Двигалось и человечество – вперед и вверх. Культура. Наука. Это было – вроде восхождения по лестнице. Это не всегда легко, а иногда – и не безопасно: лестница может обледенеть, ступенька может подгнить и обломаться. Случалось соскользнуть на несколько ступенек вниз; можно и больно расшибиться. Но, оправившись и приложив свинцовую примочку к расшибленному месту, человечество упорно продолжало свой путь к прогрессу. Но вот в XX веке ритм изменился: человечество… полетело! Но – увы – это произошло раньше, чем оно обрело крылья… А, следовательно, оно полетело (тоже вверх и вперед), но… подчиняясь физическому закону полета, по траектории: такое движение обязательно завершается падением…
Единственное спасение – это крылья. Крылья духовного взлета – единственное, что могло бы преодолеть мощь низменных страстей, чье тяготение невозможно преодолеть даже самым мощным двигателям.
Продолжая метафору, скажем, что наука может преодолеть земное притяжение и выбросить человечество в холодное, мертвое, безвоздушное пространство, где смерть неизбежна; неизбежна она и в конце траектории, по которой устремилось человечество XX-го века.
Веселенькая перспектива!
Утешительна она лишь для тех, кто, как я, может твердо надеяться, что до этого не доживет…
Значит, махнув рукою на «светлое будущее», оглянемся на прошлое. Из Вашего письма я поняла, что и Вы прочли исторический детектив с явно порнографическим уклоном, Пикуля «У последней черты». Для Вас это – ставшее уже историческим прошлое, успевшее погрузиться в мутные воды Леты; для меня это – почти воспоминания: мой дед был членом Государственной Думы и, проездом из Петербурга, останавливался у нас в Одессе, и я помню его громоподобные (голос у него был – оглушительный) и негодующие рассказы. Я ничего не понимала, но запоминала всех этих Родзянко, Гучкова, Горемыкина, Сухомлинова, и, разумеется, бессарабского помещика Пуришкевича, и впоследствии вспоминала, перелистывая толстые фолианты переплетенных журналов «Нива», «Вокруг Света», «Живописное Обозрение», «Природа и Люди». Читала многое, касающееся того времени, начиная от архивных (скучноватых, но достоверных) данных, и кончая самой «бульварной» порнографией; читала мемуары Юсупова, графини Пистелькорс, и многих и многих – пусть не беспристрастных – но осведомленных современников и действующих лиц той эпохи. Но все это – не тема для письма: в письме – многого не скажешь, а сказать мало – смысла нет. Кое-что знаете и Вы… если вспомните, что читали в Чехословакии. Но – «в общем и целом» это прочесть стоит. Есть и «ляпсусы», как, например «Новогодняя Елка», к которой готовятся в Царском Селе: «елка» была рождественской, а «новогодней» она стала чуть ли не в 28-м году, когда «П.П.П.п.п.Ё» – «Павел Петрович Постышев подарил пионерам «Елку» (до чего всякие «елки» рассматривались как «контрреволюция»). Впрочем, «историческая память» у нас до того коротка, что принято изображать, как Ленин резвится с детишками возле «елки», хотя в «Новом Мире» – там, где цитируют мемуары Крупской, цитируется: «…В.И. заботился о детях, но лично в контакт с ними не вступал».
Не очень вразумительно то утверждение Пикуля, что императрица «…чуть не ежедневно (?) ездила в Ставку» и то, что Наследник с отцов в Ставке. И не упоминает главную причину могущества Распутина и его влияния на царицу – стоило удалить Распутина, как Алексей начинал тяжело страдать от гемофилии, и лишь Распутин сразу мог ему помочь. Этот феномен и по сей день остается необъясненным, равно как необъяснимо и то, что Распутин съел восемь порций цианистого калия, каждая из которых могла убить слона. Непонятно и то, что, получив восемь пулевых ранений – из коих семь – смертельных, он мог бежать, бороться, и, не будь он закутан в портьеры, то выбрался бы из проруби, где он под водой еще прожил семь минут (по данным вскрытия).
Однако, многое исторически верно: обстоятельства убийства Столыпина, трагедия армии Самсонова в Восточной Пруссии, и то, что теперь так накрепко забыли – то, что не будь жертвенных бросков русской армии в самую весеннюю распутицу в 15-м и 16-м годах (не говоря об августе 14-го), то Германия раздавила бы Францию, не дала бы развернуться Англии или вступить в войну Америке, а Япония выступила бы не против Германии, а против Антанты.
Однако пусть мертвые мирно спят в своих могилах, в которых места много для тех, кто играет с огнем. Как видите, мне не удается писать короткие письма. Завтра – 31-го вечером – я поеду к Мовсесянам, чтобы «поднять тонус» немного приунывших дам. Не скажу, чтобы и мне не хотелось «повыть на луну», но… такое уж у меня «амплуа»: в Одессу езжу, чтобы лечить ипохондрию, да и тут, в Ессентуках, надо подбадривать Аришу, которой предстоит тяжелая операция.
Итак: наилучшие пожелания Вам и Вашему сыну (полагаю, что Новый Год вы встречали у него).

Фрося.

Евфросиния Керсновская – Лидии Ройтер
16 февраля 1980 года

Дорогая Лидия Эразмовна!
Вижу, что Вы все никак не избавитесь от «гриппа», хотя «хронического гриппа» в природе не существует. Иное дело – когда нос хронически-мокрый, першит и побаливает горло, и грудь «заложена». Это – вполне реальная неприятность. К тому же – добровольная. А добровольна она потому, что те, кто этим страдает, сами виноваты, так как не признают важнейшего фактора – закалки. Разумеется, если вздумаете «закаляться» зимой, или хотя бы осенью, то ничего, кроме ангины, бронхита и гриппа, не получится. Закаляться надо начиная с жаркого времени года. Не следует пытаться «приучить себя к холоду». Нет! Не к «холоду», а к перепадам температуры. Вот, например: встали утром и походите по комнате голышом. Когда станет холодно – оденьте что-нибудь легкое и сделайте зарядку. И обязательно – обтиранье! Тоже – не сразу ледяной водой, а постепенно. И «обтиранье досуха» вовсе не обязательно. Сперва обтирайтесь, а затем – привыкните и высыхать. Сперва – в комнате, а затем уже не будет опасности промокнуть под любым дождем. Самое главное – постепенность и настойчивость. И, разумеется, не пытаться избегать малейшего ветерка, глотка холодной воды, и не одевать пальто, чтобы на полминуты выйти в прихожую. А то: понизилась температура на пять градусов? Значит, надо одеть это пальто. Что, похолодало еще на три градуса? Значит, надо шарф на горло… А теперь – еще похолодало градусов на десять-пятнадцать? Тут уж нужна шуба и валенки.
Если боишься простуды и «перестраховываешь» себя по десять раз на дню, то это – не жизнь, а сплошной насморк! Не следует только:
1) если промок – двигайся; устал – не устал – двигайся!
2) Не доводить себя до озноба, когда от холода начинается дрожь, особенно – спина, меж лопаток.
И еще… поменьше думать о простуде. Это, впрочем, относится ко всем видам болезней! Давно замечено (еще в старину), что если в бане подумаешь: «как бы не подцепить какой-либо пакости?» – так обязательно какой-нибудь лишай подцепишь! От самовнушения можно не только заболеть, но и дуба дать!
Однако, хотя грипп – штука неприятная, но… есть неприятности и серьезней. Тут уже никакая закалка не поможет: это – злость человеческая и… неосторожность (легкомысленность? доверчивость?) Тут уж не Вы мне, а я Вам могу сделать упрек. Я не придерживаюсь лозунга: «не хочешь, чтобы узнал враг? Скрой от друга!» (хоть и признаю его справедливость). «Рысаки» Ваши дали старательно запечатанный пакет. Вы его вскрыли, сами прочли и В. дали прочесть. И правильно сделали. Но… Надо было предупредить. Вам-то – ничего; на худой конец – замечание. И – все. А я… все же предпочитаю умереть у себя дома, чем в тюрьме. С Ш. я в переписке не состою. Вернее – не состояла. В последний раз я его видела тридцать четыре года тому назад. Он был очень тяжело болен – хрониосепсис – зеленый стафилококк в крови. Это болезнь смертельная. (Обычно – инфекционный бородавчатый эндокардит и – амба!) Мардна очень старался вызволить его из беды. Ну, а я ему помогала. Сколько вливаний, сколько переливаний крови (в том числе – сыворотки моей крови)! Мардна ко всем больным относился в высшей степени добросовестно… чего и от своих «средних» требовал. Ну, а у меня всегда была склонность «расшибать лоб», если уж начинала молиться. Одним словом, против ожидания, Ш. выкарабкался, и он сохранил благодарную память к Мардне. А заодно – ко мне. А об это мне как-то, года три тому назад, сказал его племянник (он же – его воспитанник). Он лечился здесь в санатории и заходил ко мне «засвидетельствовать свою преданность и т.п. Он отдыхал в «партийном санатории», а это – не предрасполагало к «излияниям». Однако, по его просьбе, я ему дала пейзажик Домбая, нарисованный в те времена, когда я там лазила. И еще – букет пионов. И – все. Ни словом, ни пол-словом мы не обменялись вплоть до того, что он мне написал после разговора с В. на «поминках» свата. Это письмо я Вам и пересылаю: убедитесь, кто из нас допустил неосторожность? Ш. я, разумеется, ответила (я всегда всем отвечаю). Просил картинки для внучки? У меня были – разные белочки и медвежата. Я ему их послала. Подчеркнула, что я – не художник, и к литературе отношения не имею. То, что написала – это «скальная живопись», смотря на которую, люди узнают, как в свое время наши отдаленные предки охотились на мамонта и саблезубого тигра. И – все!
Дай Бог, что б на этом все и закончилось! Ш. хорошо знал Ваших сватов. Вернее, ныне покойника свата. Сам он уехал в 56-м году. А В. знал, так как он был на квартире у его знакомых на Арбате. Да Вы это и сами знаете.
Жизнь сложилась так, что приходится быть «пуганой вороной»… но это при одном условии: если ты и впрямь не человек, а ворона. Например, наши друзья М. до того пуганы, что боятся – не то что прочесть, а просто в руках подержать. Мне даже обидно: никто не говорит, что об этом надо трубить на перекрестках, но все же…
В настоящее время все трудней и трудней найти в библиотеке что-либо, что стоит прочесть. Даже Пикуля изъяли (кроме Распутина). В последнее время столько поэтов и писателей попало в немилость, что библиотекари «перестраховываются»: кто знает, кто будет следующий, подвергнутый «остракизму». А вдруг – книга будет «на руках» и ее не вернут? Так лучше ее припрятать подальше. И выдают лишь то, что Вы называете «рубай по врагу!» Читаю сейчас «Белую Гвардию» Булгакова. Читаю с трудом и с отвращением. Это – тоже «скальная живопись». Только иной эпохи. Но именно потому, что я это видела, пусть «детскими глазами», но в те годы я столько повидала, что поняла и то, что детям не следовало бы знать. Удивляюсь только, что издано это в 1966 году. И еще – без «косметического ремонта». Для театра это уже «подогнано под ответ».
То, что Вы рекомендуете – постараюсь прочесть. Если Вам что-нибудь попадется подходящее – запишите для памяти. Иногда в читальном зале есть. Только там на руки не дают. А читать девять часов подряд – глаза у меня – увы – не выдерживают…
У нас несколько дней была оттепель, а теперь – опять мороз. Хотя нынче весна должна быть ранней (ранняя Пасха – 9 апреля), но боюсь «затяжной» весны: больно уж осень была хорошая!
Всего Вам доброго!

Е.А.

Извините: написала, как курица – лапкой, но я себя очень неважно чувствую.
Ф.


Приложение: письмо:

Уважаемая Евфросиния Антоновна!
Пишет Вам Иосиф Адольфович Шамис, – представьте себе, я еще жив.
На днях я был на одном, как говорили в старину, званном обеде. Там был Владимир Ройтер. Вспоминали земляков, и Володя стал о Вас рассказывать. И с каким восторгом! О Ваших блестящих литературных способностях, о прекрасном художественном даровании, о Ваших трудах; он подробно разбирал все, что ему известно о них. Мне так было приятно слышать обо всем этом, но я его не прерывал. А когда он закончил, я включился и рассказал, что знал, что знал тогда, когда мы еще были молоды и просто звали Вас «Фрося», а также то, что мне говорил о Вас доктор Мардна. Все это доставило мне большое удовольствие и удовлетворение. Но я был и опечален, когда говорилось, что у вас тяжелая болезнь суставов, что ходите только на костылях…
Я хотел бы знать о Вашем здоровье. Если Вам не трудно, напишите, пожалуйста, будем очень рады.
До сих пор висит в моей комнате Ваш этюд маслом – Теберда, – который мне привез мой племянник Юлий Борисович, он был у Вас дома несколько лет тому назад.
Без ложного стыда скажу Вам, что я счастлив бы иметь какой-нибудь из Ваших рисунков зверюшек – я показал бы своей маленькой внучке Маше (шесть с половиной лет), она очень любит свою собачку Дингу и ходит с расцарапанными руками…
Рад был, очень рад был слышать о Вас, любезная Евфросиния Антоновна, еще более буду рад получить Ваш отклик на мою эпистолу.

С дружеским приветом и с Новым Годом!
14 января 1980 года
И.Ш.


Евфросиния Керсновская – Лидии Ройтер
4 марта 1980 года

Дорогая Лидия Эразмовна!
Прочитала Ваше письмо… и даже смешно стало: ну о какой там «нетактичности» речь?! Ш. – неплохой, и, во всяком случае, вполне порядочный человек; В. об этом знает. А если и сказал, может быть, больше, чем это предписывает «осторожность», то – ей-Богу – до того уж осточертело чувствовать себя «как мышь под метлой» (лично я никогда подобной «мышью» себя не чувствовала!), что приятно слышать, что кто-то имеет свой «взгляд на вещи» и не оглядывается, и не заглядывает под стол, прежде чем высказать то, что думает! Всегда молчать – невозможно, а говорить только то, что «апробировано» вышестоящей инстанцией? Брр! Так недолго и попугаем стать.
С некоторой натяжкой я могу согласиться с Дарвином, когда он утверждает, что человек произошел от обезьяны (если отбросить понятие о «душе», то во всем ином сходство иногда напрашивается на подобный вывод!) Но вот в чем я безусловно уверена, это в том, что из попугая никогда человека не получится! И меня просто удручает, когда люди даже не пытаются думать, наблюдать, делать выводы, а – просто механически повторяют любую нелепость… если на ней – «знак качества».
Вы не любите Андерсена. А я нахожу, что трудно найти что-либо более мудрое, чем «Голый Король»! Сколько «придворных» (и – не придворных) холуев восторгаются, восхваляют и обрушивают свой гнев на тех, кто видит, что нет никаких «пышных одежд» и умопомрачительных достижений там, где лишь «стыд и срам»! Разве не прав тот, кто скажет: «да протрите же глаза! Взгляните правде в лицо, признайте свои ошибки – «вольные же или невольные» – и постарайтесь исправить то, что еще исправить можно!»
Я не осуждаю (вернее – не очень осуждаю) наших Мовсесянов. Единственная их мечта: «пусть хуже не будет!» (мысленно добавляя: «пока я живу…») У них детей нет, а о чужих детях, о стране, о человечестве вообще… Нет! О будущем они не думают. У них его нет. Нет «будущего» и у меня. Но… Должно быть это у меня в крови – не очень задумываться о себе.
Ну, а вот, к примеру, Вы. У Вас – сын. Внуки. Это – будущее!
Жизнь – это дорога. Разве это не естественный долг – указать, где на дороге трясина тупик, обрыв, где и какая опасность? Можно сказать: «это – пройденный путь». Нет! Все повторяется! И в первую очередь – ошибки. А некоторые «ошибки» оборачиваются преступлениями. Иногда – в мировом масштабе.
Ну да ладно! Довольно об этом писать! Весна – не за горами. Медведи вылезут из берлог; Вы – из подвала… А Земля, как известно, круглая, и все пути пересекаются. Так что будет совсем неплохо, если Вы заглянете в наши края. Вы любите прогулки. У Кати соседка, Марья Васильевна, как вышла на пенсию, так и стала гулять по окрестностям Кисловодска. И Вам – неплохо легкие провентилировать! Эх! Нет у меня ног… И – что еще хуже – сердце барахлит. Я бы Вам такие «нехоженые тропы» показала – с зубро-бизонами, дикими свиньями и прочим. А какие там водопады, леса! Эх… никогда не надо откладывать. Я еще успела пройтись по Военно-Грузинской дороге… где теперь взорвана «Пронеси, Господи» и всюду – асфальт; я побывала в Шеви, на Военно-Осетинской дороге, куда художники «на этюды» ездили. Теперь леса вырубили – одни пеньки торчат. Я видела Голубую Рицу. Теперь она «облысела» и стала «Серой Рицей». Когда Ваш Костя подрастет, что останется ему?
Как я понимаю Астафьева, когда он говорит о браконьерах, охотниках, туристах. Это действительно написано кровью сердца. Так эти «туристы» добираются в далекую чертову трущобу. А тут поблизости! Сколько возмутительнейших картин наблюдала я сама!
Одним словом, не застревайте в своем «подполье».
Ну, а я… Дела мои очень неважны. Разумеется, тогда, когда я «устанавливала рекорды» в шахте, у сердца получилась «рабочая гипертрофия»; когда же сердечная мышца ослабла и почти атрофировалась, то сердце превратилось в дряблый мешок. А это – декомпенсированная миокардиодистрофия, отеки, одышка… Ну что ж. Как-никак семьдесят три года.
А пока что жду весну. Наточила свой сельхозинструмент, и посмотрим – чья возьмет?
Наши друзья, Мовсесяны – раскисли. Их нужно «накачать», а то они – совсем одрябли. (…) Аня… Даже не знаю, чем ее «подхлестнуть»? Правда, и соседи у них все, один за другим, умирают или на пути к тому. И я – не ах! Даже не знаю, что сможет их отвлечь? Софья Богдановна – молодец. Она тоже сильно сдала. Это еще чудо, что она – и так выкарабкалась!
Хоть бы весна была дружная! Но здесь это – редкость. Здесь обычно осень хороша. Однако нынче и осень была – не ах! А весна… Вот уже три года, как нет абрикос, так как поздние заморозки их губят. А у меня еще («не имела баба хлопот!») забота об Арише, бывшей домработнице сестер Грязневых. Она совсем одинока. И она абсолютно беспомощна. Оперировать ее не берутся, а «хроников» в больнице не держат. С трудом ее втиснула в Гинекологическое отделение. Недавно ее выставили: иди умирай в сарае, где и печки нет! Я ее повезла в Ставрополь и – просто чудом – добилась, что ее положили в Клинику. Может быть, прооперируют так, чтобы одним разрезом обе операции, сразу хирургическую и гинекологическую. Может быть, выдержит? А если судьба ей умереть, то лучше уж в больнице. Ну вот, кажется, все мои новости.
Всего Вам доброго.

Ваша Ф.


Евфросиния Керсновская – Лидии Ройтер
Лето 1980 года

Дорогая Лидия Эразмовна!
Вот уже лето добралось до самой своей «верхушки»… а мы лета так и не увидали! И Бог один знает, будет ли оно вообще в этом году? Иногда кажется, что «лето» как сезон, вообще отменили! Может быть, это… также связано с «олимпиадой», на которую принято валить все невзгоды, все тревоги, повсеместный застой, и особенно – нехватку (а то и полное отсутствие) продуктов? Мол: «…вы дрались, а бомбой в битве челн пробило у меня!»
В том, что «олимпиада» заставляет многих (и отнюдь не одних домохозяек) «почесывать в затылке» – безусловно, не лишено основания, но боюсь, что подобные «фокусы природы» обуславливаются не только тем, что – согласно поверью – високосный год всегда бывает «не слава Богу»… равно как нехватка продуктов вряд ли объясняется тем, что страна в двести шестьдесят миллионов населения должны потуже затянуть пояса для того, чтобы прокормить шестьдесят-сто тысяч заграничных гостей! Боюсь, что подобная «отрыжка» Олимпиады затянется еще на годы и годы…
Возвращаясь к «вопросу погоды», должна уточнить, что народная мудрость, гласящая, что «в Петровку – лишь шелудивые поросята зябнут», на этот раз оказалась полностью несостоятельной. Даже я (вовсе не похожая на «шелудивого порося»), случается, зябну… чего со мной и в Норильске не так-то часто бывало! Тепла – нет. Зато влаги – больше чем надо. И это у нас в «засушливой зоне». Сказать, что «климат изменился» на нашей старушке Земле? Так в других местах (как теперь «модно» говорить – «регионах») – небывалая засуха! И не только в тех странах, где засуха и саранча обычно чередуются… дабы «дипломатам-филантропам» было о чем говорить в ООН… когда обычные темы «набьют оскомину»; например, небывалая засуха поставила под угрозу урожай в такой влажной и прохладной стране, как Канада!
Это наводит на мысль о том, что не то, что «климат изменился», а то, что в нашей атмосфере, стратосфере, ионосфере – вплоть до космических высот – что-то произошло. И – не только «произошло», но происходит и будет происходить…
Говорят: «когда дурак бросит в море камень, то сто мудрецов его не вытащат обратно». Что же получается, когда сто (да какое сто! Тысячи!!!) мудрецов забрасывают – не в море, а в «космос» – все новые и новые «инородные тела»… и при этом вопят: «берегите природу! Не наносите ей ущерба… тем более – непоправимого»?!
Но это еще не значит, что у нас все время холодно. Раза два на протяжении месяца выдается день или два нестерпимой жары и затем – гроза с градом! И сразу – температура плюс десять-одиннадцать. (У нас пока что града не было, но в окрестностях был. И нанес много ущерба посевам, виноградникам, огородам и садам) О садах я могу уточнить: абрикосы хорошо цвели, заморозков не было, а затем… засохли. Лишь теперь появляются пучки листьев. Писали: был «вредоносный туман». Я «тумана» не видала. Впечатление, что… Впрочем, что там строить гипотезы! Еще осыпались сливы, вишни… Одним словом – «косточковые». Сильно осыпается завязь яблок. Груш – вовсе нет. А тут еще предупреждали по радио, что ожидается нашествие гусениц «белой бабочки» (разумеется – «американской»). Что же касается моих «цветочков», то тут – «бабка надвое гадала». С одной стороны, хорошо: поливать не надо; с другой – плохо: все цветы размокают, «растрепываются», теряют всякую декоративность, валятся на землю… А на розы – самые теплолюбивые и любящие солнце цветы – напала «мучнистая роса»: «куда ни кинь – всюду клин».
Но самый главный «клин» – это Орловские не-Рысаки… Наташа охала, что ей некуда девать сынишку, Игната: ему десять лет, он – не пионер (из религиозных соображений), и ее обязали на это «олимпийское» лето вывезти его из Москвы. Например – ко мне. Я возразила: я – на костылях не могу взять на себя заботу о мальчике такого возраста. Разве что приедет и она сама? Вот она и приехала с сыном десяти лет и дочкой Лизой одного года.
Я всегда рада, если могу оказать помощь. Особенно – очень «беспомощным» людям. И – особенно в этом олимпийском году. Но, признаться, мне очень нелегко.
Прежде всего, она привезла, кроме пяти чемоданов и сумок – полвагона багажа: коляску (с двумя кузовами, громоздкую, как танк), детскую кроватку (в которой и я могу поместиться), манеж 1,5 Х 1,5 м, детский стул-коляску… и это когда у меня всего одна комната. И в этой комнате еще находится Ариша – бывшая домработница Грязневых (она тяжело болела, в здешней больнице ее признали «неоперабельной» и выписали умирать домой, а «дома» у нея и нет: падчерица ее выгнала в сарай, а сарай развалился). Она приплелась ко мне, и я ее с большим трудом устроила в Ставрополе в Клинику, где ее прооперировали. После выписки я ее взяла к себе, чтобы «довести до кондиции»). Целый месяц пробыла она у меня вместе с Орловскими. Вот был кошмар!
Прежде всего: нелегко прокормить такую ораву! И не оттого (верней – не только оттого), что приходится весь день толочься у плиты с кастрюлями и посудой, а оттого, что… кормить-то нечем! В магазинах – только рыбные консервы, болгарские маринованные яблоки и сок из груш. Есть молоко и кефир. Но у ребенка «диатез»: молока не переносит. Масла – с прошлой осени нет (в Кисловодске – бывает; но когда – неизвестно). Творога нет. О колбасе – хотя бы самой отвратительной – и речи нет. А мяса… Даже коопторговые ларьки – на замке. Куры – у частников. По десять рублей штука. Нет никаких овощей. Картошка на рынке – по рублю килограмм. Правда, есть хлеб, маргарин, яйца (не всегда) и сметана.
Вот и маневрируй как знаешь! Не кормить же их только макаронами на маргарине? И мне самой чем-то надо питаться… тем более что… увы… у меня диабет (пока что – не в тяжелой форме – 152%. Но надо соблюдать строжайшую диету: я и без диабета слепла, а теперь? Да и на ногах – на пальцах – все время вскакивают пузыри. Того и гляди – гангрена!) Где уж тут делом заниматься! А у меня крыша прохудилась: надо отремонтировать, покрасить… А тут – весь день – или «раздобываешь» продукты, или готовишь. Надо урвать время и «для души» – то есть для ухода за цветочками; читать я могу только когда, наконец, после последней кормежки все идут спать. О том, чтобы сходить в читальный зал – и мечтать не приходится! Разве что раз в месяц – просмотреть журналы.
Никогда не могла себе представить, что одна девчонка – «от горшка полвершка» – могла намочить такое количество штанишек, ползунков и прочего! Под кустами цветущих роз, которые гирляндами сплетаются с виноградом и кампсисом, стоят четыре таза, ведро и корыто, наполненные бельем, а на всех четырех проволоках – висят гирлянды детского белья. Белье висит и в комнатах – под потолком.
Но, в общем и целом, живем мы неплохо. Месяц уже прошел. А остальные три – так же пробегут. Ребятишки уже поправились, загорели (несмотря на отсутствие солнца) и стали похожи на «настоящих» детей. И это для меня – утешенье: ведь грустно жить в сознании того, что ты никому и ничему не нужен… что неизбежно, если живешь (вернее – «коптишь небо») для себя одного.
Все же раз в неделю, накормив свой «зверинец», вырываюсь в Пятигорск, где у Мовсесянов навожу порядок в саду. Заглядываю и к своей подшефной старушке Фроловой: ей уже восемьдесят семь лет, но она так любит цветы, что весь день копошится в своем садике – подвязывает, подрезает… Ну, а «тяжелую работу» выполняю я… «по старой памяти». Она – вдова приятеля и учителя покойного Евг. Ал. Попова, и он мне ее «препоручил». Правда, тогда я была здорова.
Прежде можно было с Мовсесянами побеседовать – о том о сем. Но теперь они до того перетрусили, что «куста боятся». (…) Аня? Та уже ни о чем не думает: дрожит за свое здоровье (ну, это понятно), за свое будущее (боится недалекой уже пенсии) и вообще, всегда в очень подавленном состоянии. Лучше всех держится Софья Богдановна… хотя ей, пожалуй, больше всех есть чего опасаться. У них теперь речь – только о разных неприятностях: кто – болен; у кого и какая беда? И правда: все их друзья и соседи – все «на ладан дышат» – тот умер, тот – вот-вот за ним последует. А тут еще затеяли ремонт! И, разумеется, с «шабашниками». А это – одно расстройство! Увиваются вокруг них разные Митьки, Володи и К˚, а Аня нервничает. И не знает, на какое время ей брать отпуск?
Вот так все помыслы направлены на вопросы ремонта. А по существу этот «ремонт» не так уж нужен! А если нужен, то неужели нельзя обойтись без этих самых «Митек»?
Всего же больше удручает атмосфера страха, которая очень угнетает. Мне Аню жаль: ее ожидает очень горькое одиночество: одиночество среди людей… с которыми или не о чем говорить, или говорить… страшно. Как это… скучно!
А ведь так оно и есть! Миллионы людей! И все – дрожат… И это – народ, который надо любить. И это – страна, которой надо гордиться! И – власть, за которую надо умирать… Есть ли еще живые души, от которых не пахнет плесенью?!
Впрочем, тучи опять наползли. Гремит гром. Надо кончать это письмо, и… идти снимать с веревок гирлянды детского белья и приниматься за «кулинарное дело». Как хорошо, когда можешь выпить кружку кефира… и не ломать себе голову, как накормить ребенка с диатезом, женщину, которая боится располнеть, и мальчишку, худого и слабого, как «цыплячий задохлик»… и при всем при том добиться понижения сахара в собственной крови?
Желаю Вам… Чего? Да прежде всего – не очутиться в такой же ситуации, как я…

Всегда Ваша Ф.


Евфросиния Керсновская – Лидии Ройтер
29 октября 1980 года

Эх! Дорогая Лидия Эразмовна! Прошляпили Вы такую дивную осень! Такого «бабьего лета» я с 1963-го года здесь не помню! Ночи были, положим, прохладные (да и вообще все лето в отношении тепла было ниже – значительно ниже – нормы), но днем было ясно, тепло… и красиво: листья, как и положено тому быть в период золотой осени, были окрашены во все тона «теплой половины спектра». Зато цветы цвели очень пышно – обильно и подолгу не теряли «нарядности», так как жары уже не было, но не было и заморозков, так что буйно цвели такие теплолюбивые цветы, как георгины, сальвия, настурция, герань; цвели и розы, причем бутоны очень долго «не старели», то есть не теряли своей формы. Ну, и своим порядком цвели все виды осенних цветов – хризантем.
Но все это – до вчерашнего дня: ночью я проснулась от шума проливного дождя и, вскочив из своего «медведя», ринулась убирать белье, которое я не сняла вечером, так как было совсем ясно. Закрыла пленкой яблоки и виноград, которые почти кончила собирать накануне и не успела рассортировать.
Вообще, слово «не успела» в настоящее время – лейтмотив всей моей «бурной деятельности»: летом я едва успевала справляться с ролью «хозяйки» (многие – в том числе и Мовсесяны – меня упрекают в том, что я на протяжении четырех месяцев играла эту роль, но иного выхода для меня нет: я у себя принимаю – не «квартирантов», а друзей, которые являются моими «гостями», а долг гостеприимства у нас, в Бессарабии, всегда был «святым долгом»… чего никто из здешних аборигенов понять не в состоянии… как не понимают многих моих «причуд», которые для меня – «modus vivendi», а не причуды), а после того, что первого сентября уехали Орловские не Рысаки, и шестого сентября я с трудом пополам отправила в Москву и Аришу, я сразу – шестого в ночь – заболела. Началось с потрясающего озноба, головной боли и тошноты, температуры 39,6 и такого гнусного самочувствия, что я целую неделю пролежала пластом и глотала стрептоцид и этазол. Причем глотала всухомятку, так как не могла добраться до воды. Лишь на шестой день выпила кружку воды. На восьмой день мне полегчало, и я смогла добраться до врача. Вернее – сразу до трех: у нас теперь «медицина» дошла до такого идиотизма, что «терапия» – в микрорайоне (от меня – три с половиной километра); оттуда меня послали в хирургию, куда надо было топать пешком четыре километра (был как раз такой период, когда автобусы ходили лишь утром и вечером, а днем – стояли в гараже… по причине «нехватки бензина». Это – у нас? В мирное время?!) Из хирургии меня погнали – опять пешком – в Инфекционное, так как признали у меня рожу. Там назначили пенициллин – по 1000000 три раза в день – и кварц. Некоторое время я пыталась выдержать (хоть – не три, а два раза в день). Это значит: сделают укол – и я иду в кино; затем – кварц – и я иду в читальный зал. До последнего укола и – домой. То есть весь день моталась: ведь не могла я – пешком, на костылях – отправляться домой… чтобы сразу опять ползти на укол?
Лучше мне не стало. Зато – и справа и слева – образовались очень болезненные инфильтраты.
Тогда я плюнула на медицину и пошла к бабке-знахарке. Это – тоже не так-то легко: у этой старухи, в келье с иконостасом во всю стену, собирается народу больше, чем на приеме у знаменитого профессора.
Бабка помолилась Богу, пошептала, проделала какую-то манипуляцию с ножиком – что-то вычерчивала на больной ноге и… через пять дней я выздоровела. Самое курьезное, что одновременно со мной лечился какой-то «шишка» из Горкома партии, который приезжал из Минвод. У него – тоже рожа, ставшая хронической и мучившая его уже три года.
Вот и все. Теперь можно сказать, что у меня «все в порядке». Понятно, «порядок» – весьма относительный. И бабка говорила, что надо еще пару дней (по два раза в день – на утренней заре и на вечерней) походить к ней. Врач же говорил, что надо лежать, держа ногу выше головы. Но… Больше месяца я болела, а осень надвинулась вплотную. И у меня накопилось столько дел, что – ой, мама!
Говорят: «дом – это лицо хозяина». Если это так, то… Слава Богу, что я никогда не претендовала на звание «Королевы Красоты»: мой дом – в катастрофическом состоянии: как раз, когда я собиралась преступить к ремонту, нагрянули Орловские Рысаки. Я надеялась хоть что-нибудь сделать после их отбытия, но… болезнь меня свалила. А когда я с грехом пополам смогла двигаться, тут уж «комфорт» или «природа». Можете не сомневаться, что я выбрала «Зеленого Друга»… И тут тоже: «не до жиру, быть бы живу…» Но, в общем, кое-как справилась. Обработала все мои палисадники, на улицах, произвела все осенние посадки – и деревьев, и декоративных кустарников, посадила тюльпаны и кое-какие многолетники; кое-чего сделала и у Мовсесянов (как говорится – «на малое декольте») и еще у одной старушки в Пятигорске (ей восемьдесят семь лет, она – большая любительница цветов, и притом совсем одинока). И у себя я тоже почти все в саду успела закончить. Как говорится – «впритирку»: третьего дня собрала шесть ведер винограда; позавчера – зимние груши (девять ведер); вчера начала ренет Семиренко – самые поздние яблоки. Собрала около половины и… сегодня пошел сперва дождь, а потом – снег. Сегодня я уже из-под снега выкапывала герань и сальвию – что «на племя».
Разумеется, это еще – не зима. И я рассчитываю еще на теплую (сравнительно!), солнечную погоду. Еще предстоит выкопать георгины, устроить на зиму хризантемы, и – самое последнее – укрыть розы. И не только свои, Мовсесянов и Фроловой, но и «плетистые» на улице. А их там 154 куста, и притом плети – до пяти метров.
Но… «Бог не выдаст – свинья не съест!»
Это – все, что касается лично меня. Но… Что значу я на фоне мировых событий?! А то, что происходит в мире – это даже не политика, а детективный роман.
Как ни занята я своими сельхоззаботами, но часочек-другой я уделяю беседе с моим болтливым другом. Нашей беседе никто не мешает, так как мы ведем ее на румынском языке. Мой приятель хорошо информирован и, по-моему, он рассуждает вполне здраво*. И – убедительно. Когда он рассказывает о том, что мне самой достоверно известно, я убеждаюсь в его правдивости, и таким образом нет основания сомневаться и во всем прочем.
И все же иногда диву даешься: есть ли предел человеческому безумию?
Когда самым быстрым средством сообщения (а также и информации) была лошадь, то мир был велик. И можно было экспериментировать. Можно было и воевать. Это было не так уж и давно. Точнее, еще и тогда, когда «в ходу» был черный порох. Но теперь? Быстрота средств сообщения «сузила горизонты»! Что теперь понимать под словом «далеко»? А «недосягаемого» – вообще нет…
А «информация», оседлав электрическую искру, в одну секунду может облететь несколько раз Землю. Так не ясно ли, что все человечество «сидит в одной лодке» и – нравится ли это или нет – а нельзя радоваться, что днище под соседом расползается! Никто не уцелеет на левом борту, если правый будет разбит! И вместо того, чтобы радоваться чужой беде, не было бы правильней общими усилиями эту беду устранить?
Даже экономическому кризису у соседа совсем не умно радоваться. Нужда захватит все страны, одну за другой. И это – не временное явление. И – не местное… Когда-то все человечество насчитывало полмиллиарда; теперь их – около четырех миллиардов. А надежда на «мелиорацию» земель – невелика. Скорее – наоборот: пустыни наступают, леса исчезают, реки иссякают. Даже воздух и загрязняется, и… обедняется: моторы сжигают кислород (а леса его производят меньше), а азот? Его тоже извлекают из воздуха.
Не помню, кто это сказал: «Жаль, что человечество отказалось от людоедства: было бы меньше людей… и больше мяса».
Но все это – чепуха. Выход – не в людоедстве, а в том, чтобы не давать «людоедам» власть в руки. Но – как?!
Однако, пока что именно «людоеды» вершат нашими судьбами. И помешать им – мы не в состоянии. А посему займемся нашими делами.
Двадцать шестого, в воскресенье, я была в Пятигорске.
(…)
С чтеньем (а точнее – «чтивом») дело обстоит неважно. Мне очень хвалили «Южный Крест» в «Звезде» №№ 2-3-4. Прочла… с отвращением. Очень неумный политический детектив. Досадней всего. Что никому не приходит в голову, что если «наш» инфильтрируется в стан врага, то он – герой; если же такой же тип занимается тем же у нас, то он – преступник, подлец и пр. и пр. Это – та же психология, на которую жаловался – это было в 27-м году – миссионер, с которым я разговаривала в Бухаресте. Он был удручен тем, что арабы его не понимают. На вопрос: «Что плохо?» ответ был: «У меня украли верблюда» – «А что хорошо?» – «Я украл верблюда». Далеко ли ушли наши писатели?
И все же, приедете ли Вы? Не знаю, стоит ли зимой? Летом – другое дело… А как Вы – не собираетесь ли работать в том фотоателье? Впрочем, если у Вас повышенное давление, то надо не работать, а постараться «поднять свой жизненный тонус».
(…)
Ваш сын Володя на Наташу произвел очень выгодное впечатление: «такой умный, воспитанный… Сразу видно, что это – настоящий джентльмен…» Только почему он принес Наташе эту книгу? Почтой она не отправит. А я так надеюсь, что на будущее лето «…минет меня чаша сия», и Рысаки ко мне не приедут! Я надеялась, что Федор Алексеевич мне ее привезет: ведь он живет буквально рядом с Вовой! Я бы зимой, может быть, проиллюстрировала бы эти «книги»… если еще смогу. Дело в том, что зрение у меня очень быстро «садится». Если прежде катаракта прогрессировала медленно, то теперь, после этой болезни, зренье очень ухудшилось: вижу все как в дыму, а люди – силуэтами. Звезд – вообще не вижу… Одна надежда: что я умру раньше, чем ослепну. Часто вспоминаю Мусеньку Дмоховскую. И не осуждаю ее.
К слову сказать, мне очень трудно писать фиолетовым стержнем. Может быть, в Москве Вам попадется один-два черных (не серых) стерженька? Его можно послать в письме.
Удивительное дело! Если у нас случайно сделают что-нибудь хорошее, то обязательно отыщут способ, чтобы качество стало хуже… Лишь бы дешевле! Это – система: погоня за низким качеством. Это – цель нашего строя: все должно быть все хуже и хуже. Как будто специально все делается наоборот тому, что объявляется, якобы, программой. Посылают детей в «полевую бригаду»… и они там учатся, как не надо работать. И этим чванятся: «Вот Вася молодец! Делает вид, что работает, и его хвалят. А он решительно ничего не делал, но так, что этого не видно». Или – субботник. Убирали сухие листья. Смели на кучу и вот: две девки лопатами нагружают лист в коробку, и двое мужиков несут эту коробку на десять метров. Четыре человека! А там – и одному на полчаса – и делать нечего! И эти практикуются, как не надо работать!
Однако, я Вам задала работу – прочесть такое умопомрачительно-длинное письмо! Мне-то – делать нечего: идет снег, темно. Вернулась из кино. Смотрела «Экипаж». Жуткая картина! Но поставлена хорошо. И играют слаженно. Недавно смотрела «Козерог-Один» США. Очень много «неувязок». Все – нелогично. Но… есть над чем подумать. У нас бы – не посмели, нет! Ведь «мы – за мир!» В связи с этим «мы за мир» мне вспоминается пословица – кажется, китайская: «Когда ты мне сказал – я поверил. Когда ты повторил – я усомнился; когда ты в третий раз сказал то же самое… я уже знал, что ты лжешь».
А теперь пожелаю Вам всего доброго.

Ваша Е.А.

* Нашей беседе никто не мешает, так как мы ведем ее на румынском языке. Мой приятель хорошо информирован и, по-моему, он рассуждает вполне здраво… - Имеется в виду румынское радио на коротких волнах.


Евфросиния Керсновская – Лидии Ройтер
31 декабря 1980 года

Дорогая Лидия Эразмовна!
С чего это Вы вдруг вздумали поздравлять меня с тем, что мне «стукнуло» семьдесят три года? Добро бы тридцать семь… И вообще, день рождения хорошо праздновать в дружной, любящей и уважающей друг друга семье, а такому бобылю, как я?
Впрочем, Мовсесяны мне устроили «празднество», но, как это теперь принято, все «подгонять под воскресенье»… как плохие ученики, решая задачу, «подгоняют» ее под «ответ». И получилось очень неудачно, так как воскресеньем было 21 декабря, то есть день рождения Сталина, с которым я (извините за вульгарность!) в один нужник за нуждой ходить бы не стала! Но – черт с ним! Я не уверена, что попаду в рай, но если даже попаду в ад, то надеюсь, что все же в другое отделение: уступаю ему смолу самого высокого качества!
А вот то, что Вы так и не собрались нас навестить, то в этом Вы прогадали: такой осени, как нынче, я не помню. Да и метеорологи утверждают, что сто лет такой не было! Еще и теперь – в канун Нового Года – цветет календула и львиный зев. И еще недавно расцвели последние розы – Суперстар и Спармат (выносливые).
Все «сельхозработы» – на улице, у себя и у всех моих «подшефных» я благополучно закончила. И даже – часть весенних работ. Вот только в своей «пещере» – все так и осталось, напоминая жилье наших неандертальских предков. Есть такая греческая пословица: «когда сноха не умеет хлеб печь, то она полгода муку просеивает». Не то, чтобы я так-таки не «умела» привести берлогу в человеческий вид! Нет! Я бы смогла, но… всегда находилась более экстренная «сезонная» работа, связанная с землей, с посадками, прививками и т.д. и… стоит ли лишать себя этого удовольствия? Особенно когда погода до того заманчиво-хорошая? Когда же дождь… Так не вынесу же я все барахло под дождь? И вот я снова «сею муку». А точнее, в дождливую погоду я отправляюсь в читальный зал, и там в поисках «жемчужного зерна» разгребаю чертову прорву разных журналов. А времечко идет…
Впрочем, уже в конце ноября я немного спохватилась и покрасила крышу, законопатив все (или – почти все) дыры. Но Боженька на этот раз был на моей стороне: погода была до того теплая, что хоть крыша – в порядке (чуть было не сказала «в ажуре», но спохватилась, что как раз крыша до ремонта была «в ажуре», в прямом смысле этого слова).
Почему-то мне кажется, что между Вами и Катей пробежала кошка, если не «черная», то все же – сероватая. А – зря! (…)
А вот Аню мне определенно жалко. Она без Софьи Богдановны совсем «потеряет свой компас», а это – не столь уж далекая перспектива…
Ну «чем, кумушка, других судить трудиться…» Я тоже чую, что не очень заживусь на этом свете… А – жаль! Все же кругом так много интересного! Хорошо было Александру Македонскому! Один узел! И он его – трах! И разрубил. А теперь столько «узлов», куда ни глянешь! Тут одним мечом не развернешься! Обычно (если заглянуть в историю) все перевороты и потрясения происходят тогда, когда наступают экономические кризисы. Прежде это бывало в одной какой-нибудь стране. Ну там, неурожай, голод и т.п. А теперь – по всему свету, во всех уголках! Или это так кажется, потому что «средства сообщения» – транспорт и информация – осуществляются такой скоростью – сверхзвуковой и световой – что Земля действительно стала слишком… тесной?
Говорят: «тесно – только злым людям». А если таковых – большинство? Тогда слово «только» можно выбросить.
Да! А пока что мы вступаем (вернее – уже вступим, когда Вы получите это письмо) в предпоследнее десятилетие этого несчастливого XX века. Почему «несчастливого»? Да потому, что «прогресс» (не «культура») с каждым десятилетием ошеломляет человечество все новыми – и совсем уж нечеловеческими – достижениями. Перемена за переменой. И все – к худшему.
В природе все развивается по каким-то законам. И к тому же – мудрым. И, по существу – справедливым. А тут…
Нет! Лучше поставить точку и пожелать Вам всего доброго.

Ваша Ф.

P.S. На этот раз Катя сама предложила привезти мне то, что я жду. Наверное, ее растрогали… груши, которые я ей привезла к ея выезду..?..