Антон Керсновский
Ответственность за катастрофу

"Если бы Россия в 1918 году осталась организованным государством, все дунайские страны были бы ныне лишь русскими губерниями, - сказал в 1934 году канцлер Венгрии граф Бетлен. - Не только Прага, но и Будапешт, Бухарест, Белград и София выполняли бы волю русских властителей. В Константинополе на Босфоре и в Катарро на Адриатике развевались бы русские военные флаги. Но Россия в результате революции потеряла войну и с нею целый ряд областей..."
"Ни к одной стране рок не был так беспощаден, как к России, - пишет, в свою очередь, другой иностранный государственный деятель - Черчилль. - Ее корабль пошел ко дну, когда пристань была уже в виду. Он уже перенес бурю, когда наступило крушение. Все жертвы были уже принесены, работа была закончена. Отчаяние и измена одолели власть, когда задача была уже выполнена..."
Россия могла стать сильнейшей и славнейшей державой мира. Но этого не захотели ни русская общественность, ни русский народ. Этого не желали ни наши враги, ни наши союзники.
Можно и должно говорить о происках врагов России. Важно то, что эти происки нашли слишком благоприятную почву. Интриги были английские, золото было немецкое, еврейское... Но ничтожества и предатели были свои, русские. Не будь их, России не страшны были бы все золото мира и все козни преисподней. Русские люди 1917 года все виноваты в неслыханном несчастье, постигшем их Родину.
Эта вина ложится, во-первых, на императорское правительство, не сумевшее ни предвидеть катастрофу, ни предотвратить ее, и это когда за долгие месяцы до февраля не то что люди, а сами камни петроградских мостовых кричали о готовившейся революции.
Безмерна вина оппозиционной общественности, увидевшей в этом потрясении неповторимый случай прийти, наконец, к власти, захотевшей обратить несчастье Родины в средство для достижения своих узко эгоистических целей, в средство для насыщения своего чудовищного честолюбия.
Обманутые общественностью военачальники сыграли роль позорную и жалкую. Лично для себя они, правда, никакой выгоды не искали. Ими руководило желание блага России, ложно понятого. Они полагали, что благоденствия Родины можно добиться изменой Царю... Их непростительной ошибкой было то, что они слишком стали считать себя "общественными деятелями" и недостаточно помнили, что они - прежде всего - присягнувшие Царю офицеры. Милютинская "гражданственность" и здесь сослужила свою печальную службу.
Эти три категории виновных - растерявшиеся сановники, предатели-политиканы и недостойные военачальники - не имеют оправдания. История вынесла им приговор, справедливый и беспощадный.
Отречение Государя Николая Александровича за себя и за сына было ошибкой. Но кто посмеет упрекнуть за нее Императора Всероссийского, к виску которого было приставлено семь генерал-адъютантских револьверов? Этим своим отречением Царь-Мученик надеялся избежать гражданской войны. Кровь его подданных была для него кровью собственного сердца. Он не мог решиться ее пролить... Это благородное заблуждение свойственно природе венценосцев. Не прикажи Людовик XVI своей швейцарской гвардии прекратить огонь - он мирно закончил бы свой век на троне, а счастливая его страна избегла бы ужасов революции и опустошительных войн империи. А у нас декабристы залили бы кровью Россию, не выкажи Император Николай Павлович самоотверженной твердости на Сенатской площади. Этого железного духа не хватило тихому подвижнику, правившему Россией в труднейшие годы ее одиннадцативековой истории.
Подобно тому, как садовод обязан отсекать сухие ветви и вырывать сорные травы, так и монарх обязан отсекать преступные головы, помня, что иначе, щадя кровь ста негодяев, он губит миллионы честных людей. Никогда еще венценосец не спасал своей страны принесением себя в жертву.
* * *
Подобно всякой революции, русская революция представляет одно и нераздельное и неразрывное целое. Попытки искусственного разделения ее на "хорошую" февральскую и "нехорошую" октябрьскую - ребячески несерьезны. Это все равно, что толковать о "первой французской революции 1789 года" и "второй - 1792-го", или о "первой Мировой войне 1914 года" и "второй Мировой войне 1915 года". Октябрь неотделим от февраля в календаре русской революции совершенно так же, как неотделим в календаре природы. Это два звена одной непрерывной цепи, озноб и язва одной и той же чумы. Если в октябре Ленин отдал приказ "Грабь награбленное", то исключительно потому, что за семь месяцев до того "февральский" министр Керенский заявил: "Я желаю, чтобы Ленин мог говорить столь же свободно в России, как в Швейцарии"!
Дикий опыт "стопроцентной демократии" с марта по ноябрь 1917 года - насаждение в военное время совершенно нового, неиспробованного строя, полное пренебрежение государственностью во имя каких-то книжных принципов, оказавшихся никуда негодными, - этот безумный опыт вошел в историю под названием "керенщины", по имени своего самого характерного и в то же время самого бесхарактерного деятеля.
Вина Ленина, зря погубившего тридцать миллионов русских жизней, огромна. Но еще больше ответственность Керенского, давшего Ленину возможность погубить эти тридцать миллионов. Это самая страшная ответственность, какую знает История...

* * *

Кому мало дано, с того меньше и спросится. Вот почему мы не должны винить выше меры все те миллионы малых сил, что были соблазнены в тот навеки проклятый год. Разнузданные дикие толпы солдат-дезертиров, рабочих-красногвардейцев и крестьян-погромщиков, конечно, виновны перед своей страной, перед памятью отцов и перед своими детьми.
Великая Империя мало что делала для народного образования и решительно ничего не сделала для народного воспитания. Ни священник приходской школы, ни учитель министерской не объясняли детям великого прошлого их страны, не учили знать ее и любить. Из тысячи новобранцев девятьсот не знали цветов русского знамени. А как зовут Царя они узнавали, присягая ему. От своих офицеров и унтер-офицеров - единственных воспитателей 150-миллионного русского народа - они получали то, что давало им силы умирать героями за эту мало им известную Родину. Народ не учили любить свою страну. Неудивительно, что он в конце концов любил лишь свою деревню, до которой "немцу все равно не дойти", да и в деревне лишь свою избу...
Орды дезертиров, митинговавших против "аннексий и контрибуций", братавшиеся с неприятелем, избивавшие своих офицеров и валившие с фронта домой - делить землю, были те самые солдаты, что менее года назад сокрушали австро-германские армии в Брусиловском наступлении, те самые полки, что за каких-нибудь полгода до того, сняв затворы с винтовок, без выстрела, кинулись черной ночью и в двадцатиградусный мороз на грозные германские позиции у Бабита... И если бы какие-то люди где-то далеко в Петрограде не устроили "великой бескровной", то эти братальщики и дезертиры пошли бы в кампанию 1917 года, как и в предыдущие, героями на вражескую проволоку. И так же самоотверженно поднимались бы под пулеметным огнем во весь рост, чтобы прикрыть своих офицеров, как то они делали минувшим летом и осенью в ковельских боях...
Петроградские рабочие-красногвардейцы не родились большевиками, но ими сделались. Они искали социальной справедливости, которой не находили. "Классовое самосознание" выковывалось долгими десятилетиями и в обстановке, как нельзя более благоприятствовавшей обострению социальной розни. И все-таки значительная, подавляющая численно, часть русского рабочего класса не приняла марксистского интернационала. Вспомним только ижевцев, вписавших в историю нашей гражданской войны самую удивительную главу.
Война, как мы видели, сильно развратила русскую деревню. Более чем стомиллионная масса русского крестьянства переживала тот же период оскудения духа, как и остальные слои русского народа...
Со всем этим и солдат, и рабочий, и крестьянин виновны перед своей родиной - Россией. За эту вину они справедливо заплатили раскулачиванием, коллективизацией, пятилетками, стахановщиной и ссылками целых губерний в концлагеря. Этого не могли предвидеть своим темным умом голосовавшие за "список номер пятый" дезертиры, красногвардейцы и погромщики "великой и бескровной".


ВРЕМЕНА ЕРМОЛОВА

По заключении Гюлистанского мира с Персией можно было заняться устройством новоприсоединенного Кавказского края. Задача эта, вначале казавшаяся просто трудной, оказалась, однако, поистине исполинской.
Кавказ бурлил. Волнения горских племен по-настоящему не прекращались со вступления туда русских войск при Лазареве. Волновались Кахетия, Хевсурия и особенно "осиное гнездо" всего Кавказа - Чечня. Генерал Ртищев, уже лишившийся незаменимого помощника - Котляревского, предпринимал набеги на Чечню, обуздывая хищников, но император Александр I не одобрял этих слишком решительных мер, требуя проявления к горцам "дружелюбия и снисходительности". Петербург проявлял полное незнакомство с обстановкой, а горцы считали "снисходительный" образ действий признаком слабости русских и все более смелели.
В 1816 году расположенные на Кавказе войска были сведены в отдельный Кавказский корпус. Главнокомандующим же вместо генерала Ртищева был назначен Ермолов. С прибытием героя Эйлау и Бородина в истории Кавказа началась "ермоловская эпоха" - бесспорно, самая блестящая ее страница.
Ознакомившись с обстановкой, Ермолов сразу же наметил план действий, которого затем придерживался неуклонно. Учитывая фанатизм горских племен, их необузданное своеволие и враждебное отношение к русским, а также особенности их психологии, новый главнокомандующий решил, что установить мирные отношения при существующих условиях совершенно невозможно. Надо было заставить горцев уважать русское имя, дать им почувствовать мощь России, заставить себя бояться. А этого можно было добиться лишь силой, ибо горцы привыкли считаться только с силой. Ермолов составил последовательный и систематический план наступательных действий. Не спуская горцам ни одного грабежа, не оставляя безнаказанным ни одного набега, он в то же время положил никогда не делать второго шага, не сделав первого,- не начинать решительных действий, не оборудовав предварительно баз, не создав раньше наступательных плацдармов. Существенную часть плана составляли постройка дорог и просек, возведение укреплений (топору и заступу Ермолов отводил место наравне с ружьем) и, наконец, широкая колонизация края казаками и образование "прослоек" между враждебными нам племенами путем переселения туда преданных нам племен. "Кавказ, - говорил Ермолов, - это огромная крепость, защищаемая полумиллионным гарнизоном. Надо или штурмовать ее, или овладеть траншеями. Штурм будет стоить дорого. Так поведем же осаду!"
Ознакомившись с планом Ермолова, император Александр отдал повеление, в котором как бы резюмировал его сущность: "Покорять горские народы постепенно, но настоятельно; занимать лишь то, что удержать за собою можно, не распространяясь иначе, как став твердою ногою и обеспечив занятое пространство от покушений неприязненных".
Осенью 1817 года кавказские войска были усилены прибывшим из Франции оккупационным корпусом графа Воронцова. Корпус Воронцова с 1814-го по 1817 год оставался во Франции и, по свидетельству современников, более других проникся "новыми идеями", так что войска эти (в которых телесные наказания были совершенно выведены из обихода) были не столько "посланы" на Кавказ, сколько "сосланы". В состав этого корпуса входили полки, которым суждено было обессмертить себя подвигами в надвигавшейся почти полувековой военной грозе, - апшеронцы и ширванцы, тенгинцы и куринцы, гренадеры-херсонцы и егеря-мингрельцы. С прибытием этих сил у Ермолова оказалось в общей сложности около 4 дивизий, и он мог перейти к решительным действиям.
Положение представлялось в следующем виде: Закавказье оставалось спокойным, но на Кавказской линии обстановка складывалась угрожающе. Правому флангу линии угрожали закубанские черкесы, центру - кабардинцы, а против левого фланга за рекой Сунжей гнездились чеченцы - самые отчаянные хищники, пользовавшиеся высокой репутацией и авторитетом среди горских племен. Черкесы ослаблялись внутренними раздорами, кабардинцев косила чума - опасность угрожала в первую очередь от чеченцев.
Весной 1818 года Ермолов обратился на Чечню. Рядом коротких ударов он привел в повиновение всю местность между Тереком и Сунжей, построил крепость Грозную и поселил по Сунже враждебные чеченцам племена, следуя принципу "разделять и властвовать". Обезопасив левый фланг со стороны Дагестана, Ермолов пошел в Аварию, на Дженгутай, где совершенно разгромил скопища аварцев. На зимние квартиры войска стали по Тереку.
В 1819 году построена в Дагестане крепость Внезапная. Аварский хан пытался было предпринять поход с целью изгнать русских из своих владений, но предприятие это закончилось полной неудачей, и он вынужден был покориться. От Наурской станицы горцы были отражены женщинами-казачками (мужское казачье население было в походе).
В следующем, 1820 году предпринимались экспедиции, расширившие зону нашего влияния. В этом году Черноморское войско (кубанские казаки) было причислено к Кавказскому корпусу.
Достройкой в 1821 году крепости Бурной был закончен на левом фланге треугольник опорных пунктов. Проученные рядом жестоких уроков, чеченцы не отваживались больше нападать на линию, но подговорили ставропольских туркменцев напасть на кубанские поселения. Однако туркменцы были разгромлены генералом Власовым 3-м. Обеспечив левый фланг, Ермолов обратился в 1822 году на центр линии - и постройкой там новых линий и укреплений совершенно усмирил Кабарду.
Оставалось Закубанье, где волновались черкесы. В 1828-м и 1824 годах была усмирена смута в Абхазии. В Дагестане по внешности все обстояло благополучно, но в недрах его тлел огонь - в толщу воинственного его населения стала проникать фанатическая проповедь мюридизма. Слово "мюрид" - значит послушник. "Мюридизм", с точки зрения догматической, является проповедью неизвестной народу части Корана - деяний Пророка, так называемая Тариката. Практически "мюриды"-послушники давали обет посвятить все свои силы и жизнь газавату - священной войне, борьбе с неверными. Движение возглавил мулла Магомет, стяжавший себе громкую известность под именем Кази-муллы.
В 1825 году обострение отношений с Персией потребовало присутствия Ермолова в Тифлисе. Его отъезд послужил сигналом к общему восстанию Чечни. Восстание это было усмирено генералом Лисаневичем (начальник 22-й пехотной дивизии и Кавказской области), но этот генерал - сподвижник Котляревского и один из первых пионеров русского Кавказа - был предательски убит, как до него были убиты Лазарев и Цицианов. На его место был назначен генерал Вельяминов, и все наши усилия снова обратились на левый фланг линии. В конце января 1826 года был предпринят зимний поход на Гехи, в Гойтинский лес.
Но дни Ермолова на Кавказе были уже сочтены. Против него давно велись интриги в Петербурге. Ермолов был опальным генералом. Этот большой русский человек своим саркастическим умом и независимостью суждений нажил много врагов - и врагов сильных и влиятельных. Не выносивший новых "священносоюзных порядков" и немецкого засилья, этот последний продолжатель традиций екатерининских орлов "пришелся не ко двору" в России 20-х годов ХХ века... Лица, запарывавшие шпицрутенами сотни людей у себя в военных поселениях, смели упрекать Ермолова в "жестокости с туземным населением". Инсинуировали о его злоупотреблениях (не приводя сколь- ко-нибудь существенных доказательств) и о его "проконсульских замашках". Приводили, например, его приказ в 1819 году, которым Ермолов самовольно переименовал полки Кавказского корпуса и который он не отменил, несмотря на категорические приказания военного министерства. Ермолов приказал полкам меняться наименованиями друг с другом. Апшеронский полк поменялся с Троицким, Тенгинский - с Суздальским, Грузинский - с Белевским, Навагинский - с Вологодским и так далее.
Император Николай Павлович, настроенный против Ермолова, послал летом 1826 года на Кавказ своего "отца-командира" Паскевича - официально в помощь Ермолову, на самом же деле для замены его.

СОКРУШЕНИЕ ШАМИЛЯ

С 1846 года в операциях на Кавказе наступил решительный перелом. Отличаясь от своих предшественников выдающимися административными способностями, генерал Воронцов (прибыл на Кавказ весной 1845 г. - Ред.) в совершенстве применил ермоловскую систему. Спло- шная рубка непроходимых чащ, постройка дорог и укреплений, учреждение все новых казачьих станиц - все это с каждым годом все больше и больше затрудняло борьбу горцам, ставя их во все более тяжелые условия. Воронцов не видел надобности в содержании на Кавказе непомерных сил - и в 1846 году войска V и VI корпусов выступили обратно в Россию. Из отдельных батальонов 13-й, 14-й и 15-й пехотных дивизий сформировано 4 новых полка: Ставропольский, Кубанский, Дагестанский и Самурский, оставшиеся на Кавказе. В июле этого года князь Бебутов разбил Шамиля при Кутиши.
В 1847 году Воронцов решил овладеть Гергебилем, но не имел успеха, и появление холеры заставило снять осаду. Воронцов обратился на Сыты, превращенный мюридами в сильную крепость. После шестинедельной осады и неоднократных попыток он овладел Салтами 14 сентября, нанеся огромные потери скопищам горцев (за один лишь штурм 14 сентября их легло до 3000), но и наш урон составил 1186 человек, а за весь салтинский поход у нас выбыло 150 офицеров и 2500 нижних чинов - до самого конца Кавказской войны мы больше таких потерь не несли. Остаток 1847 года был употреблен на постройку укреплений, обеспечивавших связь северного Дагестана с южным. Наиболее значительными происшествиями в 1848 году явилось взятие Гергебиля отрядом князя Аргутинского-Долгорукого и поражение, нанесенное им Шамилю у Ахты. В 1849 году, после неудачной осады аула Чах, Дагестан было решено до поры до времени оставить, а все внимание обратить на Чечню.
В 1850, 1851 и 1852 годах замирение Кавказа шло быстрыми шагами. Одно за другим изъявляли покорность мятежные племена, все крепче смыкалось железное кольцо вокруг непокорных областей. Дух мюридов начал падать, силы их - быстро таять. Важнейшими событиями этих кампаний являются блестящий двухдневный поход князя Барятинского на Гельдыг и Автуры и упорный бой у Шеляга в Дагестане, где мы нанесли полное поражение Шамилю (лишившись и офицеров и 550 нижних чинов), а до того - бой на Гехинских завалах 8 декабря 1850 года, где Кавказская армия лишилась своего кумира - храбрейшего из храбрых генерала Слепцова.
С началом Восточной вой- ны, в 1853 году, Шамиль воспрянул было духом. Он поручил одному из своих наибов - Магомет-Эмину - прервать сообщение Владикавказа со Ставрополем, а сам сделал попытку проникнуть в Грузию. Однако мюриды были уже не те... Дух их сильно пал - и, за исключением нескольких сот фанатиков, остальные следовали за имамом лишь из страха. Аргутинский-Долгорукий быстро ликвидировал попытку Шамиля, а Магомет-Эмин был разбит полковником Козловским. Весной 1854 года горцы предприняли небольшой набег на Цинандалы - этим и ограничились их действия за все продолжение Восточной войны, если не считать мелкой партизанщины. Инициатива на Кавказе окончательно перешла к русским.
Вместо заболевшего Воронцова должность наместника в 1854 году исправлял генерал Реал. В 1855 году на Кавказ был назначен Муравьев, но его кратковременное главнокомандование было всецело посвящено войне с Турцией.
В 1856 году главнокомандующим был назначен князь Барятинский, блестящий, молодой еще военачальник и талантливый администратор, командовавший до того левым флангом Кавказской линии. Начальником штаба его был назначен Милютин. На Кавказе, помимо коренных кавказских войск, находились еще 13-я и 18-я пехотные дивизии, воевавшие до того с турками.
Князь Барятинский предписал продвинуть правый фланг Кавказской линии к Майкопу и все занятое пространство заселить казаками. Трудная же задача покорения Чечни была возложена на генерала Евдокимова, которому были даны главные силы 20-й и 21-й пехотных дивизий и Гренадерской бригады (развернутой в этом году в Кавказскую гренадерскую дивизию). Еще летом 1856 года ряд наибов изъявили покорность, среди них был строитель всех кавказских крепостей Хаджи Юсуф.
Генерал Евдокимов энергично принялся за усмирение осиного гнезда Кавказа и колыбели мюридизма. В декабре 1856 года, невзирая на непогоду, в двухнедельный срок был уничтожен знаменитый Маюртупский орешник, самое дикое и непроходимое место Чечни. В следующем, 1857 году велась расчистка старых просек. Евдокимовым истреблено 20 наиболее диких аулов и покорена вся Малая Чечня.
В 1858 году предпринято покорение Большой Чечни. Евдокимову поручена демонстрация, сам же Барятинский предпринял поход в Аргунское ущелье, блестяще удавшийся. В эту кампанию имели место ряд жарких дел, в одном из них, на штурме аула Китури, был убит начальник Кавказской гренадерской дивизии генерал барон Вревский. Выжитый Евдокимовым из Малой Чечни, разбитый Барятинским в Аргунском ущелье, Шамиль бежал в аул Ведена, в глубину лесов Большой Чечни. В январе 1859 года Евдокимов предпринял зимний поход на Ведень. Чеченская твердыня, осажденная 17 марта, пала 1 апреля. С последними мюридами Шамиль бежал в Нагорный Дагестан. Летом этого знаменательного 1859 года Барятинский пошел на Дагестан с целью нанести Шамилю решительный удар. Шамиль выжидал русские войска, заняв совершенно неприступные позиции на реке Андийское Койсу. Однако легендарная переправа через Койсу дагестанцев полковника Радецкого 1 июля при Сагрытло до того подействовала ошеломляюще на горцев, что все ополчение их рассеялось, и у Шамиля осталось лишь 600 самых отчаянных сорвиголов и 4 пушки. С этой горстью имам засел в последний свой оплот - на гору Гуниб. Под огнем горцев охотники Дагестанского пехотного полка переплыли бурный горный поток, имеющий у Сагрытло 15 саженей ширины. Им перекинули бечеву на камне и посредством ее закрепили канат. На канат подвесили доску, и, лежа навзничь на этой доске, люди отряда поодиночке перебрались над бездной Сагрытло - этот Чертов мост Кавказской армии.
10 августа Гуниб был окружен войсками. Барятинский вступил с Шамилем в переговоры, которые, однако, ни к чему не привели. Тогда 25 августа на рассвете в победный венок Кавказской армии был вплетен славный лавр - Гуниб. На штурме Гуниба мы лишились 9 офицеров, 171 нижнего чина апшеронцев, ширванцев и сапер, вскарабкавшихся, как кошки, на отвесную, в 30 саженей скалу. Имам Шамиль сдался на милость победителя, и весь Восточный Кавказ от Каспийского моря до Военно-Грузинской дороги покорился русскому Царю. На следующий день князем Барятинским был отдан приказ из пяти слов: Шамиль взят, поздравляю Кавказскую армию. За сокрушение Шамиля Барятинский был пожалован генерал-фельдмаршалом.

* * *

Пятидесятилетняя Кавказская война - школа, подобная петровской Северной войне и суворовским походам, - была благодеянием для русской армии. Благодаря этой войне ей удалось сохранить свои бессмертные суворовские традиции, возжечь ярким пламенем начавший было угасать светильник.
Маленькая часть большой русской армии, заброшенная на далекую дикую окраину, свершила здесь великие дела. Горсть русских офицеров и русских солдат, не стесняемая тлетворным рационализмом доморощенной пруссачины, показала здесь, на что способен русский офицер, что может сделать русский солдат.
В чащах чеченских лесов и на раскаленных дагестанских утесах, в молниеносных рукопашных схватках с отчаянно храбрым противником и в изнурительных напряжениях прокладки дорог и расчистки просек крепла воля, закалялись характеры, создавались легендарные боевые традиции, вырабатывался глазомер начальников и бесстрашие подчиненных. Вот почему нам должна быть бесконечно дорога каждая капля русской крови, пролитая здесь, между тремя морями, должен быть дорог каждый выпущенный здесь патрон. И должна быть священной память всех вождей, командиров и рядовых бойцов, не давших угаснуть русскому духу.

"НГ" . Номер 140 (НВО-4) от 14 декабря 1995 года.


Антон Керсновский
Очерк "Мировая война" (в сокращении). 1943 г.

К 1918 году Русская Армия должна была технически сравняться с германской. Британский флот должен был стать вдвое сильнее Германского флота. А дни престарелого Франца Иосифа в 1914 г. были уже сочтены. С его кончиной Германия теряла своего союзника (отход Австро-Венгрии от союза с Германией и ее преобразование в федеративное государство с сильным славянским уклоном были предрешены).
Германии приходилось либо отказаться от мечты о мировом господстве, либо ковать железо, пока оно было горячо, иными словами, начать предупредительную войну.<...>
Россия выставила по мобилизации 2500 000 бойцов в первой линии, составивших 105 пехотных дивизий, 18 стрелковых бригад и 36 конных дивизий. В тылу оставались запасные войска (208 батальонов-полков) и 118 бригад Государственного ополчения - около 2000 000 чел. Главнокомандующим был назначен Великий князь Николай Николаевич, не участвовавший в разработке плана нашего стратегического развертывания.
Поддавшись домогательству французского главнокомандовавшего ген. Жоффра, Великий князь к двум предусмотренным уже операционным направлениям добавил еще третье - "наступление кратчайшим путем на Берлин" от Варшавы. Для этого там была образована новая, 9-я армия, за счет 1-й и 4-й. Было ослаблено (на целый корпус) люблинское направление, на которое как раз нацеливались главные силы австро-венгров. Эта французская затея едва не привела к катастрофе всего фронта.
Армии нашего Северо-Западного фронта, согласно данному союзникам обещанию, перешли границу Восточной Пруссии на 14-й день мобилизации, еще совершенно неустроенные.
Спешка эта, тактически гибельная, в стратегическом отношении оказалась благодетельной. Лишь благодаря этой великодушной опрометчивости удалось получить вовремя оттяжку германских сил с Запада, достигнутую победой 11-й армии ген. Ренненкампфа при Гумбиннене. Этим была спасена Франция и были спасены мы сами от разгрома победоносными германскими армиями, которые освободились бы после крушения французского фронта. Стратегический успех С.-З. фронта был куплен дорогой ценой разгрома 2-й армии, плачевно предводимой ген. Самсоновым, с совершенно невозможными корпусными командирами, никуда негодным армейским штабом и не втянутыми (а то и недостаточно подтянутыми) войсками. <...>
Тем временем на Юго-Западном фронте разыгралось решительное сражение наших армий с австро-венгерскими. На юге - на путях ко Львову - нами был одержан ряд крупных побед, но на севере - на путях к Люблину - лишь с трудом удалось избежать крушения. Ставка еле успела выправить свою оплошность, бросить собранные у Варшавы войска под Люблин. Геройскими их усилиями и ценой жестоких потерь удалось добиться выигрыша "Галицийской битвы". Но это не было решительным разгромом Австро-Венгрии (на что мы имели все данные рассчитывать), а всего лишь "заурядной победой". В этом вина не только Ставки, но и командовавшего 3-й армией ген. Рузского, упустившего случай разгрома австро-венгерских армий ударом им во фланг и в тыл и ломившего - в чаянии дешевых лавров - на не имевший никакого значения Львов.
Увлекшись планами осады Перемышля, наш Юго-Западный фронт не преследовал порядком потрепанного неприятеля - и дал возможность Австро-Венгрии беспрепятственно отойти, привести себя в порядок и собраться с силами.
На помощь им поспешили немцы. Их IX армия Гинденбурга, высадившись в Силезии, бросилась левым берегом Вислы, рассчитывая взять во фланг наши армии Юго-Западного фронта. Но ген. Иванов уже произвел перегруппировку, германцы Гинденбурга и австрийцы Данкля наскочили под Ивангородом на нашу 4-ю армию ген. Эверта и 9-ю ген. Лечицкого и потерпели поражение. Отраженный от Ивангорода, Гинденбург, все еще не желая признать себя побежденным, подался на Варшаву. Но здесь его ждали сибиряки, прямо с поездов бросившиеся в бой, и танненбергский победитель, потерпев и здесь неудачу, спешно отступил в Силезию.
Тогда Ставка решила взять инициативу в свои руки и возобновить "наступление в сердце Германии" - от Варшавы на Берлин. Нелепая эта затея - вне времени и вне пространства - была оборвана ударом IX Германской армии (неожиданно для наших стратегов оказавшейся не в Силезии, а у Торна) - во фланг и в тыл нашему расположению.
Стойкость войск и энергия командовавшего 5-й армией ген. Плеве предотвратили катастрофу, и немцы из обходящих сами оказались обойденными. Однако ошибочные распоряжения главнокомандовавшего С.-З. фронтом ген. Рузского дали возможность окруженным было врагам вырваться из мешка.
Неприятель снова перебросил на наш фронт из Франции крупные силы.

* * *

Тем временем произошли два события капитального значения для российской великодержавности.
В сентябре Россия подписала так называемый Лондонский протокол, по которому державы Согласия обязались друг перед другом не заключать сепаратного мира. Этим совершена была самая крупная дипломатическая ошибка за всю войну. Мы лишили себя великолепного орудия дипломатического воздействия, выдали себя с головой союзникам.
Требуя все новых и новых гекатомб русского пушечного мяса, союзники все время угрожали лишить нас подвоза снаряжения, если мы не выполним тотчас же их требований. Нам они сплавляли забракованные у себя партии оружия (особенно авиационного материала: наши летчики с горькой усмешкой называли присылаемые союзниками самолеты не аппаратами, а "препаратами"). За всю эту заваль они снимали с нас последнюю рубашку, два раза обогащаясь на каждой капле пролитой русской крови.
Россия добровольно низвела себя Лондонским протоколом до степени державы второго сорта. На конференциях мы были только "союзниками с правом совещательного голоса". Удельный вес Италии был там гораздо большим.
Один-единственный раз за всю войну Россия вспомнила свою великодержавность и вытекающие из нее права. Сербская армия, брошенная союзниками на произвол судьбы, погибала в Албании. Французы отказались перевезти ее на Корфу. Сын Александра III вспомнил отцовский язык для Европы и сказал через головы оробевших своих дипломатов, что если сербов немедленно же не спасут, то Он, Император Всероссийский, выведет свою страну из войны... Пароходы у союзников немедленно же нашлись. Нашлись бы у них и снаряды, и самолеты (и все - хорошего качества), разговаривай с ними Россия своим природным царственным языком - единственным, на котором мы должны разговаривать с Европой...
Второе событие случилось в октябре. Турция объявила нам войну. Событие исключительной важности, целиком изменявшее иерархию ценностей войны.
До сих пор война имела государственный смысл лишь для Германии ("предупредительная война", вызванная до того, как Россия окрепла бы). Россия, вовлеченная в войну высокоморальными побуждениями защиты меньшего брата - серба, лишь отбивалась.
С нападением на нас Турции война приобрела для нас великодержавный смысл. Соображения духовного порядка - крест на Святой Софии. Соображения политические - проливы. Соображения экономические - те же проливы, без которых Россия осенью 1914 года уже начала задыхаться. Эти троякие соображения придали войне с Турцией активно-великодержавный (и творческо-великодержавный) характер, которого была лишена оборонительная война против Германии и Австро-Венгрии.
Эта истина оказалась скрытой от слепорожденных руководителей российской государственности времен ее упадка. Турцию они считали только второстепенным врагом, навязавшим нам второстепенный театр военных действий.
Ключи от Босфора, полагали, в Берлине... Сейчас мы видим, что ключи от Берлина находились на Босфоре. Овладей мы Константинополем весною 1915 года, все успехи австро-германцев были бы сведены на нет. Революция не произошла бы: "климат" в стране стал бы совсем не тот. Да и война не затянулась бы до 1917 года.
Турецкий фронт становился для России главным. Только там мы могли решать великодержавную задачу. Австро-германский фронт становился второстепенным. Там главное было - "продержаться".
Ничего этого не заметили - более того, не хотели заметить.
Это видел лишь Император Николай Александрович. У Него одного ум сочетался с духовностью - необходимое условие для управления великой страной вообще и Россией в частности.
Но Русский Царь уже не был хозяином в своей стране - не был хозяином своей вооруженной силы. Дважды он повелевал овладеть Константинополем - и дважды это повеление не было исполнено Его военачальниками (Великим князем в мае и ген. Щербачевым в ноябре 1915 года) А когда Государь назначил в третий раз овладеть Царьградом в апреле 1917 года - все сроки оказались безвозвратно пропущенными.
Вот основной стержень русской драмы в Мировую войну.

* * *

В январе 1915 года Фалькенгайн и Конрад решили нанести России смертельный удар в оба фланга - в Литве и Карпатах. Беззаветная доблесть русских войск разбила в прах этот план.
Австро-венгерское наступление было сломлено в Карпатах 8-й армией ген. Брусилова. На противоположном фланге - в Августовских лесах - немцы имели тактический успех против 10-й армии незадачливого Сиверса. Однако крепким ударом новообразованной 12-й армии ген. Плеве на Ломженском фронте - в Праснышском сражении - этот первоначальный успех немцев сменился поражением. Французы именуют Прасныш "Русской Марной".
Выигрышем колоссального зимнего сражения от Прасныша до Мезо Лаборча и Ужка наши успехи прекратились надолго. Отметим занятие Перемышля, последовавшее несколько позднее и не имевшее стратегического значения. По ликованию, охватившему всю Россию при этой вести, можно составить себе приблизительное понятие о том великом духовном подъеме, что охватил бы страну при известии о покорении Константинополя...
Подошли критические месяцы войны, когда наша артиллерия, расстреляв свои запасы, перешла на положение "четыре выстрела на пушку в день". Промышленность не могла закончить своей "мобилизации" раньше начала осени.
В то же время неприятель, стабилизировав свой фронт на Западе, перебросил оттуда крупные массы войск и, перейдя на трехполковые дивизии, получил достаточные силы для решительного удара на восток. Наш снарядный голод, отнюдь не бывший тайной для противника, открывал ему широкие перспективы разгрома России с минимальными потерями.
Наша Ставка ничего не видела и ничего не предвидела.
Нельзя было продолжать вести широкие операции безоружными армиями. Нельзя было занимать этими безоружными армиями огромный и чрезвычайно невыгодно начертанный фронт.
Обстановка требовала от Ставки сберечь и сохранить русскую вооруженную силу, временно поставленную в чрезвычайно невыгодные условия.
Для этого надо было заблаговременно отойти по всему фронту, давая отступательные бои там, где мы хотим, а не там, где нам это навяжет противник. Жертвуя землей, сберечь кровь. Уступив временно пространство, сохранить вооруженную силу (которая потом это пространство вернула бы с лихвою).
В положении Барклая надо было принять решение Барклая.
Ставка не оказалась способной на это решение. Она предписала армиям стоять на месте ("ни шагу назад!") - и этим подписала им смертный приговор. Более того - отменила готовившийся десант на Константинополь (что должно было спасти Россию от удушения) и направила эти войска в Южную Галицию, променяв Царьград на Дрыщов.
Разгром не заставил себя ждать. В конце апреля Макензен истребил геройски бившиеся полки 3-й армии ген. Радко-Дмитриева в побоище от Горлицы до Сана - где каждый русский полк принял грудью удар свежей дивизии. В мае-июне, с огромными потерями, была оставлена Галиция.
Враг положил вывести Россию из строя. Двойным ударом: Макензена с юга на север - на Люблин - и Галльвица с севера на юг - на Пултуск - норовил он взять в клещи наши армии С.-З. фронта на Висле и, сомкнув эти клещи у них в тылу - где-нибудь у Седлеца, принудить их к сдаче.
Клещи были крупповской стали высшего качества. Но еще выше качеством были те русские кости, о которые эти клещи сломались!
Июльское побоище пятнадцатого года затмило собой все остальное, до сих пор виденное. В "летнем Праснышском сражении" наша 1-я армия ген. Литвинова отразила Галльвица (в условиях совершенно неслыханных: одного против пяти). А в Люблинской и Холмской битвах (Красник, Реуовец, Лысая Гора, Верещин) наши 3-я армия ген. Леша и 13-я ген. Горбатовского спружинили удар Макензена и изломали его армии. Воспользовавшись этим, ген. Алексеев (главнокомандовавший Северо-Западным фронтом) смог вывести из намечавшегося мешка стоявшие на Висле 2-ю и 4-ю армии, зачем-то устроив повторение Порт-Артура в потерявшем всякое значение Новогеоргиевске (запер там 100 тысяч "ртов").
В этих боях наши войска воздвигли памятник своей неслыханной доблести. Но лучше бы этого памятника не было: он был сложен из черепов.
Обескровленные и надорванные армии отступили в Литву и Полесье. "Ни шагу назад" Ставки сменилось полной растерянностью.
Тогда Государь решился на жертву. Он сместил Великого Князя и сам стал во главе вооруженных сил - другого выхода не было. Начальником штаба Царя стал ген. Алексеев. Местопребыванием Царской Ставки - из соображений узкотехнического свойства - был избран отрезанный от страны захолустный Могилев. Роковая ошибка: Царь должен был оставаться в столице, откуда имел бы полную возможность руководить действовавшей армией.
Надломивший свои силы противник сделал последнюю попытку захлестнуть хоть часть наших армий. Но и это усилие (Вильно-Свенцяны) ему не удалось.
Не пожелав отступить вовремя на двести верст без потерь, наш первый Верховный был вынужден отступить на шестьсот верст с уроном трех миллионов человек, полным разгромом вооруженной силы и потерей стратегической железнодорожной сети, все узлы которой оказались в августе в руках врага.
Катастрофическая - по вине первой Ставки - кампания 1915 года повлекла за собой рост оппозиционного движения в стране. И это оппозиционное движение становилось революционным. Радикальная общественность пользовалась затруднительным положением страны для того, чтобы дорваться к страстно ею чаемой власти. <...>

* * *

Слабой числом, но могучей духом Кавказской Армии выпало свершить великие дела. Она решала великодержавную задачу России.
За первыми боями последовало вторжение турок в Закавказье. Со времен Прутского похода российские войска не находились в более трагическом положении, и никакая иная армия в мире не выходила из такого положения с большей честью. Отраженная Берхманом от Караургана, армия Энвера была сокрушена и уничтожена Юденичем у Сарыкамыша. Мечтам о создании "пан-туранского царства" от Адрианополя до Казани и Самарканда наступил конец.
Летом 1915 года Юденич разбил пытавшихся наступать турок на Евфрате.
Осенью турки разгромили англо-французов в Дарданеллах. Зная, что неприятель должен усилиться, а ему подкрепления не дадут, Юденич решил не дожидаться удара, а бить самому. В разгар ледяной кавказской зимы он перешел во внезапное наступление, разгромил турецкую армию при Азап Кее, а затем - на свой риск и страх (наместник Вел. Князь Николай Николаевич на это не давал согласия) беспримерным в Истории штурмом взял Эрзерум.
В мае-июне 1916 года Кавказская Армия отразила яростные турецкие наступления (Оф, Мамахатун). В июле разгромила 3-ю турецкую при Эрзинджане, а в августе - в Евфратской долине - сокрушила и 2-ю армию дарданелльских победителей.
К концу 1916 года она выполнила все, что от нее потребовала Россия в эту войну. Дело было за Царьградским десантом. Живая сила турецкой армии была уже сокрушена.

* * *

За лето и осень 1915 года было сформировано из Государственного ополчения и пограничных частей 32 дивизии. Стрелковые бригады развернуты в дивизии. Зимой 1915-1916 годов дополнительно сформировано еще 4 дивизии и 4 отд. бригады пехоты и 9 дивизий конницы. Армия к весне 1916 г. состояла из 148 пех. дивизий (за вычетом 4 погибших и 3 расформированных), 4 отдельных бригад, 45 конных дивизий и 55 бригад Государственного ополчения.
Сербская катастрофа побудила Государя сосредоточить в районе Одессы 7-ю армию ген. Щербачева. Однако Румыния отказалась ее пропустить. Государь желал направить эту армию на Константинополь, но Щербачев (при всех своих достоинствах военачальника не бывший полководцем) не верил в успех этой операции, и ее пришлось отставить. Петля на шее России затянулась еще туже.
Союзники постановили на будущий, 1916 год ударить всем одновременно по Германии 1 июля нового стиля. Ген. Жоффр настоял на производстве нами главного удара к северу от Припяти. Французский главнокомандовавший, уже скомкавший нам раз план стратегического развертывания неуместным советом наступления от Варшавы "по кратчайшему направлению" на Берлин, сейчас вторично вмешивался не в свое дело (как бы он сам одернул Алексеева, если бы тот вздумал ему советовать наступать не на Сомме, а, например, в Шампани!).
Вместо спокойной и внушительной отповеди, Алексеев поспешил принять указку, преподанную из Шантийи.
Мы не сумели себя поставить на подобающее нам место, и наши союзники перестали с нами считаться как с великой державой.

* * *

План союзников был нелеп, ибо предполагал, что немцы 8 месяцев будут сидеть сложа руки и ждать, чтобы их 1 июля со всех сторон ударили.
Немцы разбили эту, достойную Вейротера, схоластику своим февральским ударом на Верден.
Франции понадобилась помощь - и эту помощь ей дали русские. "Нарочское наступление" марта 1916 года обошлось нам в 200 тысяч человек, обескровило войска и своей неудачей угасило дух военачальников. Несмотря на выяснившуюся невозможность забивания лбом гвоздя в стенку и наступления на самый сильный участок неприятельского фронта между Двиной и Припятью, наша Ставка, загипнотизированная французским ментором, продолжала громоздить все силы и средства к северу от Припяти. Юго-Западный фронт ген. Брусилова был оставлен без резервов.
В мае австро-венгры нанесли поражение итальянцам в Тироле. Очередной союзный вопль о помощи. И снова русские кидаются в огонь.
Юго-Западному фронту велено было наступать. Зная, что главный удар предполагается нанести западными армиями, ген. Брусилов не задался целью самостоятельной операции стратегического характера, для которой ему не было к тому же отпущено средств. Помня, что его задача - производство демонстрации, он не счел необходимым связать воедино блестящие победы своих четырех армий - 8-й Каледина под Луцком, 11-й Сахарова у Сопанова, 7-й Щербачева под Язловцом и 9-й Лечицкого у Доброноуц - и обратил все внимание на Ковельское направление, само по себе не выигрышное (каким, например, было направление на Раву Русскую - во фланг и в тыл Львовской группы), но смежное с предложенным главным ударом западных армий ген. Эверта. Это, конечно, было ошибкой: настоящий полководец обязан и в малом делать великое. Но обвинять ген. Брусилова в чрезмерной дисциплинированности его стратегической мысли не приходится. Это - редчайшее качество.
Успех превзошел все ожидания и мог бы привести к выводу из строя Австро-Венгрии и победному завершению войны - догадайся Ставка снабдить Брусилова с самого начала достаточными средствами. Однако, повинуясь французской указке, она держала все силы и средства в болотах к северу от Припяти. "Брусиловское наступление", вовремя не поддержанное и не развитое, захлебнулось. <...>
План кампаний на 1917 год предусматривал наступление на Юго-Западном и Румынском фронтах и десантную операцию по овладению Царьградом. Великие дела, до которых великая страна, терпевшая тридцать месяцев, не дотерпела только двух...

* * *

Германский план войны на 1917 год предусматривал вывод из строя Англии беспощадной подводной войной, подрыв Франции устройством бунта части Французской армии (что произошло в мае-июне) и, наконец, организацию рабочих беспорядков в столице России.
Войдя в сношения с партией большевиков, Германская главная квартира распорядилась, чтобы ЦИК партии (Молотов, Шляпников, Залуцкий) устроил выступление 23 февраля - в "международный день работницы".
Выступление это состоялось в назначенный день и в последовавшие дни благодаря растерянности и волевому параличу властей разрослось в серьезные беспорядки.
Думская радикальная общественность была захвачена этими беспорядками врасплох (там готовили дворцовый переворот весной - не без участия британского посольства). Однако она быстро оценила положение и решила, спекулируя на несчастье своей Родины, использовать "великие потрясения" в своих целях и ценою их дорваться к власти.<...>
С помощью обманутых ими недалеких военачальников они вынудили у пойманного ими в ловушку Государя манифест об отречении...
Русская армия, подколотая сзади отравленным кинжалом и обезглавленная, вела войну еще 8 месяцев в условиях, в которых армия германская - в ноябре 1918 года - смогла воевать лишь три дня. Спасая всех своих союзников, преданная, она из призванных в ее ряды 15 500 000 человек лишилась 2 400 000 убитыми и умершими от ран, 7 000 000 ранеными и 2 400 000 пленными (большей частью попавшими в руки неприятеля ранеными). Нами было взято в плен 2 200 000 германцев, австро-венгров и турок с 3850 орудий - в шесть раз больше, чем всеми остальными армиями Согласия, вместе взятыми, за то же время.
Будем это помнить.

* * *

Вот главные выводы этой небывалой по размерам и последствиям войны:
1. Русскую кровь - только за русские интересы.
2. Не связывать себя никакими письменными обязательствами с державами, в данную минуту находящимися на нашей стороне. Иметь все время свободные руки. Вести войну, пока это отвечает нашим интересам, немедленно выйти из войны, коль скоро нами начинают злоупотреблять и на русскую кровь смотреть, как на удобрение. Все время пользоваться этим несравненным орудием дипломатического давления. То, что в частной жизни справедливо клеймится как шантаж и вымогательство, в дипломатии именуется искусством.
3. Между верховным и вверенными ему армиями не должно быть парализующего средостения, "фронтов". Один мозг - одна воля.
4. Бить всегда в слабое место противника, а не в сильное: помнить бесчисленные могилы Нарочи и Ковеля!
5. Не командовать флотом с берега.
6. Помнить о существовании внутреннего врага. Сегодня - с царскими портретами, завтра - с красными флагами.
7. Война - слишком серьезное и слишком ответственное дело, чтобы хоть одну ее отрасль, даже побочную, поручать дилетантам. Только правительство, только правительственные органы. Никаких общественных организаций, даже благотворительных - ни на фронте, ни в прифронтовой полосе, ни в тылу. Все выборные учреждения - народное представительство и местные самоуправления (земства) должны прекратить всякую деятельность с первого дня мобилизации по день ратификации правительством мирного договора.
8. Ум без воли - тлен и гибель. Нерешительность и колебания - залог поражения. Первое дело - характер, а знание - лишь второе дело. Волевой неуч научится побеждать. А ученая тряпка - всю жизнь останется тряпкой. При поражении падет духом (Самсонов, Клюев), а победу упустит и не использует (Алексеев). И чем ученее стало быть с мирного времени авторитетнее, тем хуже.
Таковы эти выводы, великой кровью начертанные, великими страданиями осмысленные.

Христолюбивое воинство: Православная традиция Русской Армии: Сб. / Сост. А.Е. Савинкин, И.В. Домнин, Ю.Т. Белов. — М.: Военный университет; Независимый военно-научный центр «Отечество и Воин»; Русский путь. — (Вып. 12)

ISBN: 5-85887-028-7, 496 стр., 1997 г.

Сборник включает фрагменты работ крупных русских мыслителей, богословов, военных писателей, деятелей церкви и государства, раскрывающие наполнение понятия «христо-любивое воинство» и отражающие его различные аспекты с точки зрения истории и философии. В числе представленных авторов И. Ильин, В. Зеньковский, Л. Карсавин, А. Керсновский, Митрополит Антоний (Храповицкий), П. Краснов и др.

Душа Армии: Русская военная эмиграция в морально-психологических основах российской вооруженной силы: Сб. / Сост. И.В. Домнин. — М.: Военный университет; Независимый военно-научный центр «Отечество и Воин», Русский путь. — (Вып. 13)

ISBN: 5-85887-036-8, 624 стр., 1997 г.

Впервые в России публикуются работы таких известных военных писателей, как Н. Головин, П. Краснов, А. Керсновский, А. Баиов и др., посвященные вопросам военной психологии, воинского воспитании, укрепления духа Армии. Также впервые составлен словарь «Духовных качеств российского воинства».