Рукопись статьи в газету «Заполярная правда» 

Норильск, 22 марта 1957 г. 

«Рабочие – хозяева производства». Это – лозунг, вдохновляющий на трудовой подвиг тех, кто в труде видит действительно «дело чести, доблести и славы», а не только средство заработать побольше… затратив при этом поменьше времени, сил и знаний.

Но если рабочие – хозяева производства, то они не имеют права с полным безразличием проходить мимо того, что указывает на бесхозяйственность, затрудняет работу, ухудшает ее качество…

Пусть я – рядовой рабочий, шахтер-забойщик, но я работаю на той же шахте 15-й (некогда 13/15) уже десять лет, работаю с интересом – можно даже сказать, с увлечением – а, следовательно, с настоящей любовью. Если ко всему этому добавить (да простят мне погрешение против скромности!), что в моей голове мозги отнюдь не телячьи – в свое время прошедшие известную тренировку, так как образование я получила высшее, хоть отнюдь не горняцкое (как горняк я окончила всего лишь курсы горных мастеров), но все же это выработало привычку приобретать знания, производить наблюдения и делать выводы.

Вот эти-то «наблюдения» привели к выводам, которые заставляют меня бить тревогу.

Казалось бы, нет повода для тревоги: уголь даем – худо-бедно в пределах наряда, качество с нас не спрашивают, заработки хорошие, и я не раз слышу от наших ИТР «теперь работать спокойней».

Вот это сочетание количества и качества «с натяжкой», при хорошей оплате (однако не вполне удовлетворяющей аппетиты) и «спокойствии» заставляет меня бить тревогу.

Спору нет, работать стало много легче: контингент рабочих в большинстве очень хорош, работают охотно; кроме того, весьма удачна система сквозного комплекса, которая, хотя до некоторой степени и служит препятствием для выдвижения лучших, но зато вынуждает средних работать ритмично (так как любой трудовой процесс является полезным для всего коллектива) и заставляет лодырей или исправиться, или покинуть коллектив.

И все же причина для недовольства и тревоги есть. И притом серьезная: слишком много у нас предоставлено «самотеку» и слишком охотно на этой системе успокоилось начальство.

Если правильно наблюдение, что «от хозяйского глаза жиреет скотина», то это еще не значит, что хозяину достаточно взглянуть на нее в бинокль, и затем вновь усесться в кресло-качалку где-нибудь на балконе.

Начальник участка – это прежде всего «хозяин», но вместе с тем и рабочий, причем не только первый среди рабочих, но и лучший, в совершенстве знающий любой трудовой процесс от начала до конца, умеющий организовать работу, облегчить и обезопасить, а тем самым обеспечить ее выполнение. Начальник обязан быть добрым примером своим горным мастерам и требовать от них подобного же отношения к работе в пределах своей смены, какое он сам проявляет в руководстве всем участком.

Что же мы видим на деле?

Начальник на участке не хозяин, а гость… причем гость, наносящий «визит вежливости», который в старину заменялся передачей через лакея визитной карточки, что вполне заменяло визит и сокращало до минимума затраченное время.

Допустим, что начальник «закрывает наряды» или совещается с начальником шахты… Но если это «самоустранение» вошло в систему и пребывание начальника на участке сводится к 20-30 минутам в сутки, то можно ли требовать, чтобы он успел заметить все, что нуждается в хозяйском глазе, правильно оценил все возможности, запомнил все, на что требуется обратить внимание, и дал нужные распоряжения? Не пролетят ли мимо ушей все те пожелания, диктуемые иногда срочной необходимостью, которые второпях высказываешь в тесной клетушке «нарядной» или после работы (ночной смены) в бане, откуда тебя чуть ли не взашей выставляют? Все это не запоминается или, во всяком случае, дает право сказать: «Этого мне не говорили», «Это мне не было известно» и так далее.

Когда я неоднократно (и отнюдь не одному только начальнику) говорила, что считаю недопустимым такого рода самоустранение, то слышала в ответ: «труд начальника не нормирован», «мне там (то есть на участке) делать нечего» или «я могу и вовсе не ходить».

Пусть «труд начальника не нормирован»… Это очень хорошо, если есть свой строгий нормировщик, то есть беспощадная шахтерская совесть. Эта же совесть должна заставить начальника, который утверждает, что ему «на участке делать нечего», пойти к начальнику шахты и честно попросить более полезной работы, где «есть чего делать», например, крепить, бурить, грузить… Ну, а если можно «и вовсе не ходить», то естественно, что за это нельзя получать деньги, которыми государство оплачивает труд и руководство трудом.

Я допускаю, что есть начальники настолько знающие и опытные, что им достаточно разок пройтись по участку, чтобы с одного взгляда понять, «в каком месте течет башмак», что и где нужно сделать для более рационального ведения работ. Таковы, например, старые, опытные шахтеры, как Аброськин, Корниенко, Винюков, или пусть молодые, но дельные руководители, как Кичин, Жук (я говорю только о тех, с кем работала)… Но странное дело! Как раз этих-то опытных руководителей всегда в рабочее время видишь на своем посту, всегда они находят дело на своих участках и труд их действительно не нормирован, так как нередко встречаешь их в шахте в такое время, когда, как говорится, «черти еще на кулачках не бились».

Из деталей создается целое; из мелочей – главное.

Если на участке имеется одно-единственное кайло – это мелочь. Но как она мешает работе, когда нужно брать приямки* по породе ( пласт) в лаве, разрезе и печи при расстоянии в ½ километра между выработками. А между тем, более 20-ти раз пришлось об этом говорить, пока получили четыре кайла… увы, из мягкого железа!

В другом месте: разрез и лава – рядом; но у трансформатора нет тройника, и приходится пользоваться одним бурильным кабелем. «Близко, мол!» Оно-то близко, но как быть, когда в разрезе надо пробурить диабазовую* даечку? А в лаве надо забурить 60 шпуров, отпалить* их, забурить посадочные, отпалить, подбурить навесы… А разрез в 70 метров длиной. Тройник есть, но надо подключить штепсель… и на это уходит месяц.

Печь – 80 метров от скрепера*. Маркшейдерского направления не видно – почва закрыла. Ежедневно прошу приблизить направление. Не допросилась. Кое-как прошили и так: блочек в левом углу, весь забой отгружаешь лопатой (а бегать 80 метров туда и столько же обратно!)… а ковш выдергивает то правые, то левые ножки – на 80-то метрах! Сколько дурного труда!

Проходим два разреза. Между ними штрек*. Направление дано… но его не проверяют, оно ушло в борт, заставлено стойками. Один разрез «съест» целик, другой – уже напоролся на водоотливный штрек. Переноска, колена, вода… а направление никому не нужно.

В шахте направление – закон. Другой закон – почва, правильное прохождение. Сколько раз – сколько десяток, может быть, сотен раз я обращала внимание на мастеров и начальников, что путем неполной скреперовки, буренья «с угля» и неправильной отпалки любой подготовительный забой – проходческий ли, разрез или камера – обязательно отрывается от почвы! Мастеру, разумеется, наплевать: «не моя, мол, одна смена так работает». А начальник? Ему, видите ли, «на участке делать нечего», и он «не замечает» и просто отрицает то, что нередко (на пл.) большое «К» - в почве (потеря 1,6-1,7 м), а один раз (на пл.) в почве оказалась пачка «Н». 2,9 – отрыв от почвы… да еще на транспортерном штреке, когда пл. отрабатывается качающимися приводами!

Нередко в камерах пл. (мы отрабатывали целики), оторвавшись от почвы на 1,7 м, компенсируют уменьшение мощности тем, что лезут в кровлю, а ведь если нарушить пачку «В» - то кровли нет, и вываливается до аргиллита*, так что самой высокой стойки не хватает.

Разве это не обязанность начальник – учить мастеров и требовать, в свою очередь, чтобы они учили своих рабочих? Для этого нужно найти наилучший метод, добиться оптимальных результатов и всячески поощрять стремление рабочих поделиться своим опытом, достигнуть успеха в выполнении того или иного трудового процесса.

А так создается очень нездоровая атмосфера: на участке начальник промелькнет, как метеор – а тои вовсе его не видишь; на наряде получаешь ответ: «Получила наряд – иди и работай», и все сводится к тому, чтобы посидеть, отдохнуть, да пораньше уйти. На днях мастер мне сделал замечание, что я… прихожу в раскомандировку в 6 часов и работаю в шахте до 4-х. Вот это да! Если я прихожу (не в 6 часов, а в 6.30) рано, переодеваюсь, получаю аккумулятор и иду на наряд в 6.45, то я в мехцехе получаю коронки в 7, первой клетью подымаюсь в 7.15, получаю крепежный инструмент, прохожу табельную в 7.25 и прихожу на участок № 9 в 7.50, то как раз приступаю к работе в 8 часов, и работаю до 4-х, то я всего лишь выполняю свой долг, и для меня явились неожиданностью слова г/мастера: «надо быть как все; иначе ты – сумасшедшая. Ступай в больницу!» А «все» собираются в 9 часов и сперва отдыхают. А в 3.20 уже уходят.

Я отнюдь не против шестичасового рабочего дня. Но я решительно возражаю против разбазаривания рабочего времени.

Что же надо предпринять? Собрать людей в раскомандировке и сказать им несколько шаблонных, набивших оскомину фраз о том, что нужно работать? Нет, они работают и свое дело выполняют.

Изменить надо отношение ИТР к работе, ликвидировать их самоустранение и вынести самое беспощадное порицание к «помещичьему» отношению к участкам, которые можно «объехать на беговых дрожках», и спокойно положить в карман доход. 

Е. Керсновская.

Участок № 9 шахты 15. 

22.03.1957 г.

В «Заполярной правде», № 90, эта статья была напечатана под заголовком: 

«Быть настоящими хозяевами!» 

Норильск, 10 мая 1957 г. 

Я – рядовая работница, тружусь на шахте № 15 уже десять лет. Хочется поделиться своими думами о работе, сделать кое-какие выводы.

Казалось бы, повода к тревоге нет: уголь даем в пределах наряда, качества с нас не спрашивают, заработки хорошие. Часто слышу от наших инженеров и техников:

- Теперь работать спокойнее…

Спору нет, работать стало много легче. Удачна система сквозного комплекса, которая побуждает всех работать ритмично, заставляет лодырей или исправляться, или покидать коллектив.

И все же основания для серьезной тревоги есть! Самое главное то, что порой некоторые инженерно-технические работники находятся в роли наблюдателей.

Вот начальник участка. Это, прежде всего, хозяин, но вместе с тем и рабочий, причем не только первый среди них, а лучший, в совершенстве знающий любой трудовой процесс от начала до конца. Начальник обязан служить добрым примером для горных мастеров, требовать от них, чтобы и те были образцом для рабочих.

Что же мы видим на деле? Часто начальник на участке не хозяин, а гость. Причем гость, наносящий «визиты вежливости». Если это самоустранение стало системой, если пребывание начальника на участке сводится к 20-30 минутам в сутки, то можно ли требовать, чтобы он успел заметить все, что нуждается в хозяйском глазе? Не пролетят ли мимо ушей все те пожелания, диктуемые иногда срочной необходимостью, которые второпях высказываются в тесной «нарядной» или после работы в бане?

Когда я неоднократно (не одному только своему начальнику т. Максименко) говорила, что считаю недопустимым такого рода визиты, то в ответ слышала:

- Труд начальника ненормирован, мне там (то есть на участке) делать нечего. Я могу и вовсе не ходить туда.

Пусть труд начальника ненормирован. Это очень хорошо, если у него есть свой строгий нормировщик – шахтерская совесть. Допускаю, что есть начальники, настолько знающие производство, что им достаточно разок пройти по участку, и все для них будет ясно. Таковы, например, у нас старые, опытные шахтеры тт. Аброськин, Корниенко, Виньков и молодые, но дельные руководители тт. Кичин, Жук.

Но как раз этих-то опытных руководителей всегда и видишь на своем месте, они всегда находят дело на своих участках. Труд их действительно ненормирован, так как нередко встречаешь их в шахте в любое время.

Из деталей создается целое, мелочи перерастают в большое. Если на участке имеется одна-единственная кайла – это «мелочь». Между тем пришлось больше двадцати раз говорить об этом и дойти до начальника шахты, пока получили четыре кайлы. Мелочь стала проблемой. Другой пример. Разрез и лава рядом. Трансформатор – один. У него есть тройничок, но не подключен штепсель и поэтому приходится пользоваться одним бурильным кабелем. Для подключения штепселя и доставки второго кабеля потребовался целый месяц…

Или еще. Печь – в 80 метрах от скрепера. Маркшейдерского направления не видно: почва закрыла. Ежедневно прошу приблизить «направление». Не допросилась!

В шахте направление – закон. Другой закон – почва и кровля, то есть правильное прохождение. Сколько раз я обращала внимание горных мастеров и начальников, что из-за неполной скреперовки, бурения «с угля» и неправильной отпалки любой подготовительный забой, разрез или камера обязательно отрываются от почвы. Мастер говорит:

- Не одна, мол, моя смена так работает.

А начальник? Ему, видите ли, «на участке делать нечего» и он «не замечает». Разве не обязанность начальников учить мастеров и требовать, в свою очередь, чтобы они учили своих рабочих?!

Надо изменить отношение горного надзора к работе. Они должны быть настоящими хозяевами производства. 

Е. Кирсновская.,

забойщик. 

Пометки Е.А.Керсновской на полях газеты:

«Статья – кастрирована и превращена в «жеваную солому».

«Не «Максименко», а Биш.» 

Письмо в редакцию «Работницы», 
одного из журналов, куда Е. Керсновская посылала статью «К разбитому корыту» о фактическом лишении женщин права заниматься квалифицированным трудом на производстве