Обращение в газету

Норильск, 16 марта 1959 г.

 Назад к разбитому корыту? 

На днях в «Литературной Газете» я увидела статью под заголовком «Уважайте женщину». Увидела и обрадовалась… увы, ненадолго… Прочла статью и отложила газету с глубоким разочарованием: чем-то старым, затхлым пахнуло на меня от подобного толкования «уважения», более похожего на опеку – ту самую опеку, которая, драпируясь в тогу «защиты и уважения» в давно прошедшие дореволюционные времена ставила женщину в постоянную, пожизненную зависимость – сперва от отца, затем – от мужа, ограничивая ее сферу действия, и тем самым сужая ее кругозор.

Ведь действительно: нельзя постигнуть науки, которую тебе запрещено изучать; нельзя интересоваться трудом, который тебе запрещено познать; нельзя оценить значение той или иной отрасли народного хозяйства, в которую тебе закрыт доступ, и, наконец, немыслимо себя чувствовать полноценным гражданином (или гражданкой), если тебе «по половым признакам» запрещено заниматься той или иной профессией, к которой лежит душа!

«…Женщина должна быть избавлена от тяжелого физического труда…» Верно. Однако уточним: не «тяжелого», а «непосильного», так как тот труд, который выполняешь умело, радостно, в котором можешь совершенствоваться, «расти» - наконец, который дает тебе моральное удовлетворение, гордость – тот труд не тяжел, особенно если хорошо поставлена медицинская обслуга, обеспечен нормальный отдых и благоприятные бытовые условия. И, поверьте, тот «легкий труд», который выполняешь без радости, без перспективы «роста» - короче говоря, без будущего – вызывает подавленное настроение и «…томит, как долгий путь без цели…» А такого рода переутомление, неизбежно связанное с сознанием своей неполноценности, безусловно ведет к изнашиванию организма, и, если учесть, что труд, великодушно предоставляемый женщинам, обычно и есть низкооплачиваемый, а, следовательно, к нелюбимой, то есть вдвойне тяжелой работе прибавляется еще и материальная необеспеченность, сожаление о невозможности заняться тем трудом, который любишь – то это будет действительно безрадостной, тоскливой жизнью.

Значит, условимся: «женщина должна быть избавлена от непосильного труда». Но от «непосильного» труда должен быть избавлен также и мужчина!

То, что справедливо в отношении женщины – в равной мере относится и к мужчине: если юношу привлекает педагогическая деятельность, то было бы несправедливо стать каменщиком или крепильщиком. Ведь он может принести огромную пользу сотням – а, может быть, и тысячам ребят, которых он заинтересует биологией, поможет понять историю, объяснит увлекательность географии или заставит полюбить тригонометрию! Какую огромную пользу может принести педагог, любящий свою профессию… даже если росту у него 1 м 82 см и он мог бы в шахте быть первоклассным крепильщиком.

Ведь палка о двух концах!

Если мы воротимся вспять и вновь вытащим из нафталина прежнее разделенье на мужской и женский труд, то что же получится? Пусть для женщины главное – семья и все женские работы, связанные с пеленками, кастрюлями и тряпками; допустим, что желательно, чтобы главным работником в семье был мужчина, но времена, когда:

«…муж – в ряду сидит Гостином
И алтынам счет ведет,
А жена его скучает,
Тонки кружева плетет…»

…безвозвратно прошли… и жалеть об этом не приходится! Наша советская женщина хочет и может работать, и нет никакой надобности одевать на нее шоры, ограничивая ея трудовой, а, следовательно, и умственный горизонт.

Никто себе не враг, и никто не возьмется за непосильный труд… когда есть выбор. И поэтому для меня дико звучит фраза из вышеупомянутой статьи: «…нужно строго наказывать начальников предприятий, где используются на тяжелой физической работе женщины». Нужно, мол, издать закон, запрещающий женщинам быть электросварщиками (дескать, вредно для здоровья… а мужским глазам, поди, не вредно?!) или переливать вино (директора, мол, предпочитают на такой работе женщин, как меньше склонных к алкоголизму, да только иметь дело с бочками – тяжело!)

«Самые лучшие законы – в той стране, которая издает мало законов» - говорят в Скандинавии. И это правда. Ни в какой трясине так не увязнешь, как в вопросах бумаги…

Предоставьте женщинам (а также и мужчинам) выбор, помогите советом, и каждому найдется работа по душе… и по силам.

Ведь нигде, ни в одной стране, нет такой возможности выбрать себе работу: бескрайние просторы, которые нужно обработать, заводы – хоть и многочисленные, но все еще недостаточные, строительства, механизмы, ждущие специалистов… и люди, стремящиеся стать этими специалистами.

Засучи рукава и берись смело за любое дело! Ведь «дело мастера боится», а мастером можешь ты стать в любой области – было бы лишь желание поработать «в охотку»!

Но тут из-под вороха бумаги слышен шелест: «Хоть ты и мастер, но бойся своего дела! Ты – шахтер, бурильщик, ты одиннадцать лет работаешь в шахте – и работаешь с любовью и знаньем – но ты – женщина, и тебе полагается половая тряпка, а не электросверло. Ты не смеешь гордиться своим уменьем добиться наивысшего КПД (коэффициент полезного действия), так как ты – женщина, тебя «терпят», но в любую минуту могут вышвырнуть за борт, чтобы не получить за тебя неприятности»…

А разве можно работать, не гордясь своей работой… и потеряв веру в справедливость?

Мне дико читать: «…нужно убрать всех кондукторов и проводников – мужчин с железной дороги…» И что же? Назначить их бурильщиками к нам на шахту?

Но вот я, например, проработав одиннадцать лет в шахте, ни разу не болела (если не считать нескольких, в большинстве пустячных, травм и простуд. Если исключить те случаи, когда при недостаточной вентиляции я угораю, я не знаю усталости, нескольких часов сна…… 

(возможно, страница потеряна)

 Да очень просто: эта работа хорошо оплачивается и дает право на льготную пенсию…

Позвольте! Мы – в Советском Союзе или нет? Дал ли нам Ленин равноправие? Закрепила за нами Революция это право - считать себя прежде всего полноценным человеком? А какое может быть равноправие, если нам оставляют половую тряпку и триста рублей зарплаты – и отбирают электросварочный аппарат и 1500-2000 рублей?

Какой может быть авторитет женщины в семье, если у нея нет материальной независимости, нет возможности внести равную долю в благосостояние своей семьи?!

Говорят: «…это тяжелая работа»

Ну кто говорит, что простояв (а чаще того – просидев) шесть – пусть семь часов у сигнальной кнопки, женщина переутомилась, повредила свое здоровье?!

Скажут – «женщина может стать матерью…» Позвольте! Беременность – не болезнь, и тем более – не несчастный случай. Это – физиологическое состояние… Само собой, беременная женщина должна быть под медицинским контролем – на то существуют у нас женские консультации – однако беременная женщина остается трудоспособной до самого декретного отпуска, а если и нуждается в трудоустройстве, что вызывает обычно недовольство со стороны руководителя производства, то… пусть они вспомнят, что рождение нового гражданина не менее нужно государству, чем целый эшелон угля!

У нас хорошо поставлена охрана труда и материнства. Женщина пользуется декретным отпуском, который ей дает государство. А вот дают ли мужья своим женам «декретный отпуск» - это вопрос… ответ на который мог был объяснить многие расстройства здоровья, в которых шахта абсолютно неповинна!

Товарищи! Закончу тем, с чего я начала: отбросим лицемерие и ханжество и будем называть все своим именем. Легкий труд – труд газомерщицы, мотористки или раздатчицы аммонита на складе ВМ для женщины не вреден и не опасен, и в условиях Заполярья он предпочтительней всех других видов труда «на свежем воздухе».

Это ясно всем разумным людям доброй воли.

Труднее доказать это тем, кто хочет лишить нас самостоятельности, вытекающей из равноправия, - тем, кто стремится загнать нас к «разбитому корыту» материальной зависимости…

Есть еще третье предположение. Оно настолько бессмысленно и нереально, что на нем не стоило бы и останавливаться, но нужно исчерпать все вопросы, и поэтому коснусь и его: если стремление выгнать нас из шахты объясняется невозможностью всех обеспечить работой, то есть – экономическим кризисом, тогда – мы обречены: в борьбе за существование первый удар приходится на долю слабейших, то есть – женщин…

Но разве может быть даже разговор о каком бы то ни было кризисе, когда мы только лишь вступили в первый год семилетки, в которой планомерно разработан проект процветания, а не упадка!

А ведь процветание всего государства не может быть построено на ущемлении прав и возможностей половины – да, целой половины! Его граждан – нас, женщин!

Я говорю от имени всех женщин, работающих в нашей шахте и желающих и впредь в ней работать!

 Е. Керсновская

16.03.59

Статья в газету

Норильск, 9 августа 1959 г.

 «Почерк»

Почерк… кому не приходилось держать в руках письмо и в недоумении чертыхаться: где здесь верх, где – низ… да вообще, на каком языке это написано?!

Если причиной дурного почерка является органический дефект, то остается только пожалеть беднягу, неспособного четким почерком изложить на бумаге свои мысли. Но чаще причина дурного почерка просто в том, что слишком мало внимания было обращено на то, чтобы у начинающего писать будущего гражданина выработалась привычка писать не только грамотно, но – и четко: на первый план выступает желание написать скорей, затратить меньше энергии, а иногда и втиснуть на одну страницу побольше, и поэтому ученики начинают писать мелким почерком, так как тогда не бросается в глаза, что все буквы уродливы, торчат в разные стороны, и почерк безнадежно деформируется. Зато затрачено меньше усилий и времени.

Но это – самообман! Если по первости, чтобы красиво и крупно писать, нужно затратить больше времени и сил, то, выработав твердый, четкий почерк, он остается четким независимо от размера букв и требует ничуть не больше времени, чем каракули, написанные вкривь и вкось, дрожащей и дергающейся рукой, не подчиняющейся дисциплине. А несколько меньше времени приходится затрачивать на чтение письма, нежели на расшифровку каракулей?! И сколько ошибок легко избежать переписчику?!

У работы также есть свой «почерк». И хороший «почерк работы» вырабатывается, подчиняясь тем же правилам, тем же законам. Только в результате получается не только четкость и красота, но – производительность и безаварийность.

И в самом деле! Не пора ли нам, гордящимся тем, что у нас – самый короткий рабочий день, обратить побольше внимания на то, чтобы и культура работы – ее «почерк» - был на должной высоте? Не слишком ли мы торопимся всеми средствами снизить себестоимость – стараемся, как школьники, портящие свой почерк, писать помельче, вкривь и вкось – лишь бы втискать все в одну строчку и поскорее окончить задание? Не обойдется ли нам это дороже? Не пора ли серьезней, вдумчивей отнестись к вопросу, в чем истинное «снижение себестоимости» и «повышение производительности» труда? В погоне за сокращением расходов – любой ценой – или в повышении культуры работы – ее качество, безаварийности целесообразности – одним словом, ее «почерка»?

Не знаю, как это происходит везде, но у нас, на шахтах Норильского Горнометаллургического Комбината, где я работаю уже тринадцать лет, боюсь, не совсем правильно истолковываются правительственные и партийные директивы: ведь не может же в Советском Государстве, самом богатом и самом передовом – то есть в наиболее заинтересованном в благосостоянии трудящихся – первым и главным условием быть дешевизна, притом – любой ценой?

В последние годы было введено много разумных мероприятий: например – комплексные бригады, сразу повысившие дух коллективизма, взаимной выручки.

Это действительно был крупный шаг вперед!

Но можно ли этот «шаг» бесконечно расширять? Не ставит ли это в опасность… хорошо еще, если только – брюки?!

Является ли разумной экономией введение в комплекс – или, вернее, просто «расформирование» инструментальщиков, слесарей, мотористов, взрывников?...

Всякий знает, как велико значение качественного, хорошо заправленного инструмента… Так разве это – экономия, если навалоотбойщик, сам на участке в рабочее время стругает черенок к своей лопате, взявши топор у крепильщика? А крепильщик, которому нужно тесать клинья или заделывать раму, сидит и ждет? Не лучше ли это сделать стружком, на верстаке. А тупые кайла, которые вертятся на черенках? А шуровка, треснувшая ручка которой прищемляет руку? А погнутый оборочный лом с поломанной лапкой? И велика ли экономия оттого, что весь поломанный инструмент остается в завале?

Бесспорно, каждый шахтер должен уметь «слесарить»; но правильно ли, чтобы слесаря, как такового, на участке не было? Будет ли забойщик, выполняющий свою норму по погрузке и креплению, носить с собой сумку с инструментом (и притом заботиться, чтобы все ключи, зубила, молотки, изоляционная лента и прочее не терялись?) Будет ли он в мех-цехе получать запасные части и таскать их в шахту? Будет ли он делать подключения… когда ему надо скорее выдать на-гора уголь и каждая остановка механизмов для него – «нож острый»? Будет ли он развешивать вентиляционные трубы и сигнальные тросики? И кто из четырнадцати человек нашей смены займется этим сегодня, кто – завтра? Или – все вместе? Или… никто?...

Бесспорно, мы идем к автоматизации. Будут у нас в забоях и телевизоры. Но пока, если промежуточный транспортер остановился. А из лавы продолжает поступать уголь, то через несколько минут транспортер будет так засыпан, что его и не включишь… Приходится всей бригадой раскапывать! А если в натяжную каретку попадет кусок породы и лента лопнет, то надолго остановится не один, а несколько участков, грузящих на этот же транспортер.

Без моториста работать немыслимо… Так какой же выход из положения? За моториста становится горный мастер… Но он обязан руководить работой всей смены; он несет ответственность за выполнение наряда, за безопасность рабочих… И его ставка- не 800 и не 1000 рублей, а 2500! Может ли он всю смену заменять моториста или мотористов, так как иногда бывает по восемь пересыпок? Так что же? Расставить по моторам забойщиков, у которых не второй, а пятый и шестой разряд? Или «на авось» оставить механизмы без присмотра?

Взрывник, безусловно, должен быть опытным шахтером: он должен в совершенстве знать буренье и крепление, прохождение горных выработок, особенности угля; он должен уметь помочь дельным советом. Но главным образом он должен качественно выполнять свою работу: обеспечивать своевременную и доброкачественную отпалку, не повредив крепление и механизмы, и создав по возможности безопасные условия работы. Если же ему вменить в обязанность погрузку угля – а в комплексе смотрят косо на того, кто не выполняет погрузочной нормы – то какого качества – какого «почерка» можно требовать от него при выполнении его основной работы?! И где, на чьей ответственности будут сумки со взрывчаткой, детонаторами, взрывная машинка?

Нет, не в том повышение производительности труда, чтобы пытаться с одного вола содрать три шкуры… рискуя обратить их в лохмотья, а в том, чтобы выработать у рабочих «условный рефлекс»: каждый трудовой процесс, каждое задание выполнять с наивысшим качественным показателем – вырабатывать красивый, четкий «почерк работы».

Лишь таким путем мы добьемся высокопроизводительной, безаварийной – одним словом, культурной работы. 

Е. Керсновская,
мастер-взрывник участка № 7 шахты № 15 Норильского Горнометаллургического Комбината.
г. Норильск, ул. Горная, № 24, кв. 5а.

9 августа 1959 года 

В газету «Заполярная правда» 

Норильск, 1959-1960 г. (?)

 Я знаю, что наша «Заполярная правда» - не для того, чтобы в ней писать правду, так как правда, к сожалению, не всегда той розовой окраски, которую стараются придать нашей действительности, но… поскольку газета – «орган гласности», то это обязывает нас хоть делать попытки высказаться… даже когда нас не хотят выслушать.

Отчасти к этому обязывает то, что по многу раз на день по радио слышишь о «всенародном обсуждении вопроса о связи школы с жизнью», что начинаешь верить, что хоть «под шум волны» можно задать такой неделикатный вопрос: «А будет ли это правильным – дождаться, пока ребятишки подрастут, станут дельными тружениками, знающими и теорию, и практику своего производства, не гнушающимися физического труда, не приросшими к своему креслу, и скажут: «Да ты, батя, просто – дипломированный бюрократ, а по существу в работе ни бум-бум не знаешь!»

Не следует ли прежде чем требовать от детей сознательного и разумного отношения к «связи школы и жизни», самим отцам хоть немного связать себя с трудом своих подчиненных и немножко ослабить связь с теплым местечком, откуда ему лишь кажется, что они чем-то руководит, когда в действительности вся его работа сводится к тому, чтобы «закрывать наряды» и делать фокусы и чудеса ловкости, чтобы из «минуса» сделать «плюс».

К сожалению, это неоспоримый факт: если не проделать некоторый цикл фокусов, то нечем будет заткнуть прорехи, образовавшиеся от недостаточно организованной цикличности работ, и приходится оценивать труд начальника именно не по его руководству, а по умению сводить концы с концами.

Я знаю, что у нас есть начальники, знающие назубок все виды работ, такие, которых ничто в шахте не застанет врасплох. Они умеют работать и головой, и руками. Шахтер смело может вверить им свою жизнь и с полным доверием выслушать дельный совет и выполнить толковое распоряжение. Об этих тружениках, прошедших шаг за шагом ту лестницу, приведшую их на верхнюю ступень – о них я не говорю, потому что в них не сомневаюсь.

Но многие промелькнули в лифте и сразу плотно уселись в кресло, откуда и «осуществляют руководство», довольно ловко «закрывая наряды».

Не спорю, пока мы еще, хотя и стоим на пути к коммунизму, но, боюсь, что повернувшись спиною к цели, и поэтому приходится изловчаться, чтобы не попасть впросак; но значит ли это, что для начальников – вовсе не нужна «связь теплого местечка с подземным участком» и можно требовать связь с трудом только от детей, которые еще и жизни не знают?.. 

(Не окончено)

В газету «Заполярная правда»

Норильск, 13 февраля 1960 г. 

Закон или крючкотворство?
 

Всякая сила – закон. Но еще выше – разум, творящий законы, и – логика, подсказывающая, как и в какой мере должен были применен и понят тот или иной закон. Так как закон – это не окостенелое чудовище, а живой действительный орган нашего общества.

Еще Петр Великий в своем «Наказе Правительственному Сенату» говорит: «…закона надлежит придерживаться, однако не так, яко слепый – стены, а вникая в его смысл и сообразность…» И в конце «Наказа» еще раз возвращается к этой же мысли: «…лишь при таком условии лица, облеченные властью закона, назначению своему соответствуют».

Со времен Петра мы далеко шагнули вперед – даже принято говорить, что продолжаем шагать «семимильными шагами»… и очень неожиданно получается, когда наталкиваешься на понятия, высказанные в веке нашей эры: «то, что начертано в Коране – свято и должно быть выполнено без малейшего изменения; то, что в Коране не написано – излишне и должно быть предано забвению; то же, что противоречит Корану – вредно и должно быть искоренено».

И тем более удивительно встретить такое «зачичевелое*» рутинерство у членов комиссии РГТИ, назначение которой – не насаждать ислам в горном деле, а следить за тем, чтобы условия труда рабочих и эксплуатации природных богатств были наиболее рациональны, то есть – безопасны и продуктивны.

Что же сказать, если приемка столба затягивается, работы тормозятся и даже приостанавливаются под разными – не реальными, а исключительно формальными предлогами, которые справедливей – назвать придирками? Является ли подобная ссылка на букву Корана уважением к закону, или – просто крючкотворством? Или это – просто «защитная броня», которой люди, плохо знакомые с работой – ее нуждами и возможностями, укрываются, чтобы таким путем перестраховать себя от какой бы то ни было ответственности… а заодно уж и от необходимости вникать в сущность дела, расширять свой умственный горизонт, а заодно и «раскидывать умом»?

Боюсь, что в том, что касается инспектора РГТИ Белозеровой, мы имеем случай убедиться в последнем…

Привожу пример: столб подготовлен – ничего, что могло бы быть улучшено или исправлено, но… в «документации» не успели отметить некоторое незначительное изменение кабельной сети – буквально пара черточек, которые нужно нанести на чертеж…

Т. Белозерова приказывает: «прекратить работу и вывести людей!»

Первейшее условие безопасного ведения горных работ гласит (цитирую по памяти): «…быстрое прохождение горных выработок и своевременное крепление их лесом соответствующего диаметра, что способствует работе постоянно под новой кровлей, то есть в условиях безопасности».

Когда на участке все в порядке, останавливать работу в лаве и дать кровле «отстояться» - стать опасной – и все это только оттого, что на чертеже не хватает пары черточек (которые, к слову сказать, помощник начальника участка, товарищ Дрюцкий, находившийся в раскомандировке шахты, обещал выполнить за пять-десять минут)! Да это просто нелепо! Так нелепо, как если бы, когда в городе пожар, пожарной команде не разрешили бы выехать к месту бедствия, на том основании, что… у брандмейстера не до глянца начищены сапоги!

Свое нежелание принять столб т. Белозерова подкрепила и еще одним «веским аргументом»: «…я пришла не принимать столб, а лишь посмотреть его; принимать буду в другой раз…», хотя те из представителей шахты, присутствие которых требуется для сдачи столба – главный инженер шахты, т. Левченко, инспектор ПТБ т. Комаров, начальник вентиляции т. Горецкий и начальник участка № 8 т. Пищик – специально для того и пришли, чтобы сдать столб.

Может быть, это – женская логика, но…

Другой факт – уже совсем мелочный, но в достаточной мере характерный: т. Белозерова хотела отобрать «Единую Книжку» у мастера-взрывника лишь оттого, что… его подносчики принесли две сумки аммонита по 24 килограмма (8 пачек) вместо 20-ти, которые «по закону» полагается носить подносчикам (практически, придерживаясь ее требований – «ни ста грамм свыше нормы!», пришлось бы нести лишь 18 килограммов, так как в пачке – 3 килограмма, и никто «требушить» целые пачки в складе не станет). Можно допустить, что 20 килограммов – вполне достаточная ноша, если приходится, как это бывает на крутопадающих маломощных пластах, преодолевать разные препятствия: лестницы, люки, низкие и узкие места и т.п. Но у нас на шахте, где можно от склада и до самой лавы пройти, как по бульвару?!

Молодому, сильному мужчине это даже обидно – 24 килограмма в сумке, которую легко и удобно нести на спине, пронесет шутя любая девчонка, без малейшего усилия!

Строгость – не исключает благожелательности. Напротив: она ее только облагораживает! Особенно это справедливо, когда разговор идет о таком серьезном деле, как безопасность трудящихся. И тем печальнее видеть, как инспектор РГТИ т. Белозерова с каким-то сладострастием смакует все, что дает малейший повод для придирки…

Формалистика и крючкотворство – не способствуют безопасности! Так оно, разумеется, безопасней… для членов комиссии… Но – отнюдь не для рабочих. И даже – не для руководства предприятия. Для первых эти «проволочки» увеличивают опасность; на вторых – возлагает за это ответственность. В выигрыше остаются лишь только те, кто не подвергается опасности и не несет ответственности: толкователи Корана.

Это я набросала сегодня утром. Еще надо уточнить кое-какие факты. И завтра отправлю в газету. Не беспокойтесь: за моей подписью – мне и отвечать…  
 

Е. Керсновская 

13.02.60

.. Статья напечатана не была: ее где-то похоронили, а 29 марта 1960 года я получила приглашение зайти в редакцию к редактору т. Михайловой. Зная, что толку не будет, я ей написала 18.03.60. 

Письмо в газету «Заполярная правда» т. Михайловой

Норильск. 18 марта 1960 г.

т. Михайлова! 

Произошло недоразумение: свыше месяца тому назад я обратилась в газету, введенная в заблуждение ее многообещающим названием – «Заполярная ПРАВДА».

Правда… Ведь это такое же прекрасное понятие, как и «свобода»!

Ну вот: я вообразила, что газеты – это орган общественного мнения, имеющий целью говорить правду – во имя справедливости.

Собственно говоря, только сегодня я присмотрелась: в заголовке написано, что это – орган:

Следовательно, ничего «с посконным рылом в калашный ряд» соваться! Я – не в партии, не член Горсоветов, и я – не депутат. Я – рабочий. К тому же любящий свою работу и желающий получить за эту работу не только «зарплату», но – моральное удовлетворение, возможность гордиться этой работой. Согласна, что это – слишком невыполнимое требование, и я его «снижаю»: пусть хоть не приходится стыдиться того, что факты, подобные описанным мною 10.02., настолько укоренились, что они узаконены и являются «нормой»! Что ж? Очевидно, и это «уцененное» требование слишком высоко.

Значит, на этом лучше расстаться. Навсегда. 

Е. Керсновская.
18.03.60

Ответ на письмо в редакцию газеты «Заполярная правда»

Норильск, 1960 г. 

Мухе не затмить солнца

Одно письмо особенно заставило насторожиться работников редакции. Взрывник шахты Норильская Кирсановская пространно обвиняла работников горнотехнической инспекции в очковтирательстве и бездушии. По просьбе редакции авторитетная комиссия после нескольких дней проверки установила, что жалоба Кирсановской — клевета на честных советских людей. Сама Кирсановская, как видно из протокола — злостный нарушитель правил техники безопасности, неоднократно ставила жизнь многих людей в опасность.

Редакция ответила ей: не клевещите, работайте честно. Через несколько дней Кирсановская шлет второе письмо. «Произошло недоразумение, — пишет она, — я была введена в заблуждение многообещающим названием «Заполярная правда». Собственно, только сегодня я присмотрелась к заголовку и узнала, что это орган городского комитета партии и городского Совета депутатов трудящихся. Следовательно, мне соваться сюда нечего. Я не в партии, я не депутат, я — шахтер».

Послушать Кирсановскую: правды нигде нет, нельзя верить ни горкому партии, ни горисполкому, ни газете. Уже не впервые Кирсановская клевещет на наш народ, пытается охаять наши порядки, проводимую Коммунистический партией мудрую ленинскую политику. Поедая хлеб, выращенный на целине, она почем зря бранит наших товарищей, героическим трудом освоивших миллионы гектаров новых земель. Это ли не подлость?

Она восхваляет роман Дудинцева «Не хлебом единым», в котором неверно освещены многие вопросы нашей жизни. «Вот это книга, — задыхаясь от восторга, пишет она, — даже на Западе признали ее. А у нас... серость, бескультурье — никто не понимает его».

Особенно неудержимо клевещет Кирсановская на наш чудесный город, его людей. По ее словам Норильск — глухая, отсталая провинция, где царит беззаконие, проживают одни пьяницы. Она не признает фактов, не считается с тем, что в городе — плавательный бассейн, театр, трудящиеся Норильска выписываю на тысячу жителей 650 газет и журналов, в технической библиотеке насчитывается свыше полумиллиона книг и журналов, что «ИЛ-18» за 5 часов совершает полет из Москвы в Норильск...

Кто же такая Кирсановская? Почему она спекулирует высоким званием советского шахтера?

Можно было бы не напоминать ей ее прошлого, но, видимо, минувшая жизнь и толкает ее на подлость.

Кирсановская вышла из богатой семьи. После революции родители сбежали за границу. В 1940 году после добровольного воссоединения Молдавии с Советским Союзом Кирсановская становится полноправным гражданином нашей страны. Советские люди отличаются своей гуманностью: они забыли ее прошлое, предоставили ей интересную работу. Тут бы ей и понять смысл новой жизни. Человек она грамотный, начитанный. Но лютая злоба к советскому, унаследованная от родителей, рвется наружу.

В годы Отечественной войны, когда на полях сражений умирали тысячи советских людей, чтобы спасти человечество от фашистского рабства, когда жертвовали всем, чтобы победить, Кирсановская открыто поддерживает гитлеровцев. Ее судят. Она и после отбытия заключения не прекращает своего грязного дела. Но как муха не старается, ей не затмить солнца. Она бессильна.

Шахтеры Норильской борются за то, чтобы выполнить семилетку в пять лет, завоевать звание шахты коммунистического труда. Растет и хорошеет наш город, изо дня в день становится краше и радостней ваша жизнь. А у Кирсановской по-прежнему яд на устах.

И наш совет ей: лечитесь от этой болезни, сбросьте, наконец, с глаз бельмо, которое мешает вам увидеть свет нашей кипучей жизни.

Б. Буров. 

Письмо Е. Керсновской в редакцию в ответ на публикацию в «Заполярной правде» о Е. Керсновской, инициированную КГБ  

Норильск, 22 апреля 1960 г. 

т. Редактор! 

Пушкин говорил: «Травля – хуже опалы». И ему приходится верить: он испытал и то, и другое… Причем «опала» лишь (подхлестнула) стимулировала его яркий талант и сплотила вокруг него друзей, которых не устрашали жандармы Бенкендорфа, а вот травли он не выдержал и… погиб. Но что Пушкин? Это – слишком «высокая материя», и в данному случает более уместно сослаться на народную мудрость – пословицу: «куда конь с копытом – туда и рак с клешней»… А поэтому советую ограничиться сплетнями на обширную (для фантазии и прочих домыслов) тему: о моих предках, о биографии, выкраденных письмах… А вот в вопросах шахтерских лучше еще раз сослаться на поговорку «о посконном рыле и калашном ряде»… только на сей раз «посконное рыло» будет не у меня!

Фельетон «Закон или крючкотворство?» я написала по просьбе заместителя главного инженера Казакова, обращенной ко мне в присутствии начальника шахты, главного инженера, начальника вентиляции и инженера по технике безопасности, Комарова, и, хотя я сперва и отказывалась, но при ссылке на мое «гражданское мужество» все же согласилась. Первый «вариант» был найден «недостаточно заостренным» (этот черновик с пометками т. Комаровой остался у меня). Это и было самое грубое из моих «нарушений техники безопасности»: ведь я знала, с кем имею дело…

Но были и другие «нарушения»: в 48-м году, 20 января я из безопасного места кинулась на бремсберг* и рукой перевела перо стрелки, чтобы «забурить» партию вагонеток, оборвавшихся «орлом» вниз по бремсбергу, чем спасла жизнь троим рабочим, которым некуда было бежать с путей. Сама же я попала в больницу с распоротым животом.

Другое серьезное «нарушение» имело место 10 апреля 1951 года – во время пожара на шахте 13/15: я работала «волонтером» с горноспасателями на кладке перемычек, и, желая раздобыть «козлик» для поноски кирпича, заметила в загазированном забое свет. Зная, что вход в забой смертельно опасен, я все же туда заскочила, хотя не имела ни респиратора, ни самоспасателя. Таким образом я смогла вытащить на свежую струю и хозяина этого «света» - начальника вентиляции инженера Пожевилова, выпустившего изо рта загубник респиратора и потерявшего сознание, хотя отлично знаю коварные свойства угарного газа…

Были и другие нарушения, но не судьба мне была погибнуть, спасая товарищей… Другая судьба ждала меня: мне нужно было узнать истинную цену того лозунга, которому я свято верила всю жизнь, что у нас «труд есть дело чести, славы, доблести и геройства». Что поделаешь? «Судьба играет человеком»… но не всегда же она играет в кошки-мышки? 

Е. Керсновская 

.. Моя фамилия Керсновская, а не Кирсановская

22 апреля 1960 года 

(На глупейшую статью, продиктованную подполковником ГБ Кошкиным)