(Перевод с польского - София Равва. Было напечатано в варшавском журнале «Лампа». Печатается с авторского варианта, в сокращении и редакции сайта gulag.su.)

 Способность преобразовывать окружающий мир, которую можно считать специфически человеческой чертой, вмещает в себя огромный диапазон противоречий в природе человека. 
 
Антони  Кемпинский. AnusMundi

Никогда еще, рассуждая о литературном произведении, я не произносил слов, которые использую теперь, рассказывая о книге «Сколько стоит человек»: замечательно! Шедевр! Наконец-то, почти через 50 лет со времени его создания, пришло время и польскому читателю познакомиться с этим гениальным произведением Евфросинии Керсновской. Я читал книгу и не мог скрыть восхищения. И старался заинтересовать всех, с кем встречался, и убедить ее прочитать. Показывал знакомым свой экземпляр, и они, потрясенные, записывали фамилию автора и название книги. Двое из них назвали книгу автобиографией... Но в данном случае мы имеем дело с другим видом прозы – репортажем, свидетельством. Речь здесь идет о существовании на тонкой грани между жизнью и смертью в советских концентрационных лагерях, а потом и в послевоенное время в противоречивой политической системе, известной как Советский Союз. Керсновская сознательно не касается в своей рукописи некоторых, достаточно интересных фактов своей биографии, о которых мы иногда можем узнать из комментариев, сосредоточив своё внимание на определённом периоде своей жизни. Автор иногда дотрагивается и до происходивших в ее жизни событиях, не связанных с советским периодом; и таким образом создается определенный контекст «обычности», а значит, еще большего противостояния тому, что произошло с приходом диктатуры пролетариата.

 Автор старается вспомнить и как можно точнее рассказать, используя и рисунки, о депортации в Сибирь, ГУЛАГе и времени после ГУЛАГА. «Даже если бы я нашла слова, чтобы выразить, что я чувствовала… наверное, бумага, на которой я пишу, обуглилась бы, как от огня!»… «Столько мне пришлось пережить, претерпеть, что, если рассказывать обо всем, не хватило бы жизни!»… «Теперь уже не смогу вспомнить»… «Многое в жизни забывается; образы и картины меркнут, затягиваются дымкой времени и, наконец, совсем стираются, исчезают из памяти»…  Впрочем, бывает, что забыть невозможно: «В моей более чем легкой одежонке мне было мучительно холодно, а от усталости мысли мешались, и я ни на чем не могла сосредоточиться». Но «некоторые моменты запечатлеваются с поразительной яркостью, и время бессильно ослабить яркость красок». Быть честным свидетелем происходивших событий – это и только это, по мнению Эжена Ионеско, отличает истинного художника и писателя. Именно такое свидетельство он считает главной задачей произведения искусства.

  ***

В оригинале рукопись Керсновской состоит из 12 тетрадей с текстом и с более чем 670 цветными, необычайно живыми рисунками. Это своего рода визуальный рассказ. Автор называет свое произведение «листами с «набросками» из прошлого». Все рисунки, напоминающие русский лубок (вид народной графики, в которой рисунки объединены с тестом), можно увидеть на сайте gulag.su. Их можно, конечно, сравнить и с арт-брют (грубым, необработанным, неподдельным искусством), существующим вне основного направления искусства того времени (в СССР – соцреализма), созданным душевнобольными, ясновидящими, маргиналами. Того искусства, о котором Дюбюффе писал, что, ознакомившись с такими работами и необычными предметами, рожденными горячечным воображением, так глубоко прочувствованным их авторами, мы не можем отказаться от мысли, что на этом фоне любые выставки в галереях и музеях – просто игра для недалекой публики. К сожалению, в польском издании опубликована лишь треть выполненных автором рисунков...

Рисунки необходимы еще и потому, что содержат подробности, дополняющие текст, как и положено хорошим иллюстрациям. И даже если Керсновская пишет: «Жаль, что я не художник», или: «В неволе человек как-то не замечает красоты. Все в нем притупляется: предметы становятся плоскими, краски блекнут… красота будто перестает существовать», – ее рисунки обладают необыкновенной притягательной силой, даже в этом сокращенном варианте, и их ни в коем случае нельзя назвать «безобразными», даже если на них изображены самые жуткие мерзости. Может, они не «безобразны» еще и потому, что Керсновская начала работать над рукописью, в определенном смысле, по просьбе своей матери, которую не видела и о судьбе которой не знала почти 16 лет. «Отталкивать от души своей всякую грязь и по возможности превращать жаб в розы научила меня именно она – мама!» – пишет Керсновская. Я думаю, что это ее умение – одна из главных личных черт, которая помогла ей пережить лагерь.

 С одной стороны, кто-то может сказать, что ее кисть – не самая искусная, а в отдельных рисунках невозможно увидеть ничего необычного, но, с другой стороны, это потрясающий документ, созданный живым свидетелем истории, и сила его воздействия на наши чувства ничуть не меньше по сравнению с самыми замечательными книгами и картинами. Я не знаю другого автора, бывшего заключенного, которому удалось бы отобразить лагерную действительность в столь понятных рисунках и словах.

  ***

 «К человеческим качествам, важнейшим для того, чтобы выжить в лагере, – писал в книге «Ритм жизни» известный психиатр, бывший заключенный немецкого концлагеря Антони Кемпинский, – относится способность к внутреннему сопротивлению тому, что делается вокруг, созданию для себя другого мира в мечтах о будущем или воспоминаниях о прошлом, или, что более реально, в дружбе и помощи другим заключенным, в попытке организовать жизнь иначе, чем в лагере и т.д. Это был единственный способ вырваться из автоматизма жизни в лагере». Можно сказать, что это очень точное резюме свидетельств Евфросинии Керсновской.

Кемпинский писал также: «Для тех, кто пережил лагерь, воспоминания того времени стали не только кошмаром; они стали также доказательством того, что в самых страшных условиях они смогли сохранить человечность, что выдержали испытания на пробу «какой я на самом деле?»… Могло бы показаться, что в условиях наибольшего насилия, унижения и издевательства над человеком героизм невозможен. Для этого требуется хотя бы немного свободного пространства и собственной силы. И однако даже в тех условиях героизм был возможен, и в этом аду, каким был лагерь, сказалось также все величие человека».

 Но было и что-то еще. Керсновская неоднократно подчеркивала, что ее книга ни в коем случае не носит метафизического характера. Все же oна много раз переживала ситуации, которые невозможно пережить. Ей помог «мамин ангел-хранитель, которому она ежедневно напоминала о своей дочке, прося, чтобы по возможности он позаботился о ее безопасности. У него была слишком трудная задача».

 ***

…Очень важно, что книга эта написана женщиной. И является уникальным не только феминистским свидетельством но, можно сказать, и постгуманистическим документом. Женщины обычно молчат о своем лагерном опыте. Керсновская часто использует слово “мужество”, когда рассказывает о поступках своих знакомых заключенных-женщин. Она часто задумывается над их судьбами. 

…Может, и волнение потенциального польского читателя приведет к тому, что он почувствует огромное сострадание к героям книги Евфросинии Керсновской.

Теодор Аждер (Teodor Ajder)